Я молча смотрела на него и в горле набухал, разрастался горький комок. Он еще больше съежился, вжал свои худенькие, дрожащие плечики в шею и низко опустил голову.
– Что? – почему-то шепотом спросила я.
Подбородок его задрожал и подрагивающими синими губками, чуть слышно прошептал:
– Хлебушка, – он медленно, боязливо, поднял на меня глаза. Этот пугливый взгляд прожег меня. На меня глянули синие, несчастные глаза бездомного детеныша. В них плескалась такая бесконечная собачья тоска и незащищенность, покорный страх отказа, растерянность перед этой жизнью, что мне захотелось опуститься на колени, крепко прижать его к себе и завыть от боли и жалости к этому маленькому существу.
– Идем, идем в магазин, – очнулась я.
Я купила ему буханку хлеба и он тут же яростно вгрызся зубками в ее край и стал быстро, жадно откусывать куски и почти, не пережевывая, глотать.
– Не спеши, не торопись, это все твое, – я побежала к прилавку и закупила всего понемногу: колбаски, сыра, печенья, творотжочки, гречку, может есть у него кто, чтобы приготовить.
Мальчик уже начал икать.
– На выпей, водички, – он выпил воды и судорожно, протяжно, жалостно вздохнул. Взглянув в кулек с продуктами, прерывисто и дрожащими губками, произнес: "Спасибо, тетя, спасибо".
Вытащив платок, я стала обтирать его лицо, мокрые волосы. Он изо всех сил старался заглушить, скрыть, подавить подступающие к горлу рыдания. Но не выдержал. Его личико искривилось в жалкой гримасе, губы мелко задрожали и он выбежал из магазина. Ребенок бежал, низко опустив голову, крепко прижимая к груди пакет с продуктами и плакал так отчаянно, так громко, что проходящие останавливались и смотрели ему вслед.
Куда он бежал, кто его ждал, с кем хотел поделиться этими продуктами? Еще одна тайна, пущенная в эфир. И разве можно сравнить наше взрослое горе с предначертанностью судьбы вот таких малышей, которые бывают заброшены на самую обочину жизни?
Глядя на бегущего и горько рыдающего мальчика, я подумала, кто знает, быть может и внук господина Ельцина, который царствовал в те времена, вот так же плакал, сбегая из специнтерната. Дважды мальчик убегал оттуда, желая увидеть своих родных и близких и дважды его возвращали назад. А когда вся эта неприглядная информация выплыла наружу, то его уже забрали в родной дом и окружили армией педагогов.
А ведь какой красивой лицемерной дорожкой вел Ельцин страну к полному банкротству и унижению. Как душевно он пел: "пока мы живем так бедно и убого, я не могу есть осетрину и заедать ее черной икрой, …не могу глотать суперлекарства, зная, что у соседки нет аспирина для ребенка. Потому что стыдно…"