Когда я подъехал к «балатскому дворцу», было уже начало десятого. Выходя из машины, проверил мобильный: Евгения не позвонила ни разу, что было довольно странно. Возможно, как и я, она задерживалась. Волноваться было бессмысленно, сейчас все станет ясно…
Стоило мне войти в сад через калитку, как я услышал сладкий меланхоличный голос:
«Вечер упал на покровы земли,
Боль мне сковала и душу, и очи,
Знать бы, к чему эти слезы мои,
Что-то опять звезды сверху пророчат…»
На этот раз пела не Мюзейен — по ночному саду медленно разливался волной голос Зеки Мюрена[31]. Стол поставили в старой беседке под каштанами. Хотя он находился по крайней мере в десяти метрах от меня, теплый майский ветерок доносил пьянящий анисовый запах.
Сидевшая ко мне спиной Евгения была увлечена разговором с Йектой. Расположившийся прямо напротив них Демир молчал, но на лице у него царило удовлетворение. Казалось, все трое не в первый раз сидят в беседке посреди сада в свете свисающих с потолка лампочек. Как будто они и раньше коротали здесь вечера, общались и пили ракы — такую близость между ними я вдруг ощутил. Я не мог разглядеть лицо Евгении, поэтому на миг меня охватило странное чувство, что я вижу Хандан… Такой, какой она была всегда, будто никогда и не умирала… Лишь чуточку моложе… Или сильно моложе… Такой, какой она была в наши школьные годы… Веселой, полной надежд и безрассудно храброй… Жизнь тогда еще не притупила ее чувства, оберегала ее чистоту и простодушие… И как будто боялась, стеснялась разрушить наши мечты… Стоя чуть поодаль, я какое-то время наблюдал, как Евгения превращается в Хандан, а затем Хандан снова превращается в Евгению, а после обе становятся Гюзиде. Хотя двух из них уже не было со мной, меня вдруг осенило, что в облике всех их я любил одну и ту же женщину… Какую именно? То ли свою подругу детства — хрупкую ученицу лицея, то ли мою опору — спутницу жизни, многострадальную жену, то ли Евгению — женщину, которая заново, несмотря ни на что, научила меня видеть красоту и понимать ценность жизни? Кажется, я любил всех трех сразу или по очереди, а может, меня переполняли чувства к одной и той же женщине, которая жила в каждой из них…
Песня закончилась на той же скорбной ноте, с которой началась:
«Как же болят мои глаза,
И я до сих пор не знаю, к чему эти слезы…»
Я стоял неподвижно, пока Демир наконец не заметил меня.
— Невзат, ты что там стоишь?
После его слов Йекта и Евгения обернулись. Пришло время спрятать грусть куда-нибудь поглубже и выглядеть счастливым. Я изобразил улыбку и подошел к ним.