– Это надо хорошенечко обдумать, – сказал он. – Нельзя с бухты барахты принимать такое решение.
– Думай, – недовольно буркнул млит. – Только не очень долго. А то этот француз тоже хотел подумать на досуге. Да не успел. Видимо, кто-то его передумал.
– Вы считаете, что его смерть не случайна? – взглянул на него озадаченно Борис. Млит уже не казался ему обычным туповатым хамом, каким выглядел. Он явно играл какую-то роль, с далеко идущей целью, а то, что его персонаж выглядел примитивным, только добавляло ему шансов получить то, что он хотел. Выражаясь на морском слэнге самого млита, «приз».
– Я ничего не считаю, пока у меня нет фактов и доказательств, – отрезал млит. – А ты держи язык за зубами. И мысли тоже. Живее будешь. А то мелькаете, как мотыльки над лампой…
– Кто мелькает? – не понял Борис.
– Да вы, люди, главные смотрители маяка Эйлин Мор. Добро бы еще только крылышки обжигали. Так ведь мрете, как чумные крысы. Этак мы из-за вас весь род людской переведем. И ради чего, спрашивается?
Вопрос был явно риторический, не требующий от Бориса ответа. Млит, несомненно, знал, ради чего главный смотритель маяка на острове Эйлин Мор должен был рисковать своей жизнью. Ради достижения его, млита, цели. А его целью был «Летучий Голландец». Корабль-призрак, внушающий ужас всем, кто выходит в море.
А потому Борис не стал отвечать. В глубине души он был даже согласен с млитом, что в данном случае цель оправдывает средства.
– Пойдем, человек, – хлопнул его по плечу млит. – Попью чего-нибудь горяченького на дорожку – и снова в море, будь оно проклято! Я-то ведь родился в лесу. В море меня укачивает. Но, правда, только когда штормит
На маяке царила идиллия, которую с радостью воспел бы древнегреческий поэт Феокрит, прославленный родоначальник этого жанра поэзии, так и не издавший своих стихов при жизни и потому забытый всеми после смерти. Катриона, успевшая принять ванну и переодеться в домашний халат, который ей дала Скотти из своих запасов, пила за столом чай, заваренный на травах. Она походила на милого пушистого котенка, лакающего с блаженным урчанием молоко из блюдца. Сама Скотти сидела напротив и предугадывала все ее желания. Крег, расположившись, по своему обыкновению, на дальнем краю стола, что-то чертил пальцем на столешнице и шевелил губами, споря сам с собой. Аластер увлеченно махал кистью, стоя у мольберта. Картина, которую он недавно начал, поражала буйством красок. На холсте уже проступали очертания трёх мраморных башен, стоявших на основании из массивных каменных блоков. Появление млита нарушило очарование тихого безмятежного уюта.