Борис не рискнул забираться в дыру головой вперед, сначала просунул в нее ноги. Лаз, рассчитанный на щуплого домового, был узковат для него. Извиваясь, он протиснул в отверстие плечи.
Но прежде чем Борис окончательно скрылся, домовой, снова тяжко вздохнув, с тревогой спросил:
– Ты вернешься, не обманешь?
– Вернусь, – приглушенно ответил Борис. – Не обману.
И его голова скрылась в темной дыре, зияющей, как беззубая пасть дракона.
Крег закрыл люк, придвинул кровать к стене. Взбил одеяло так, чтобы казалось, что на кровати кто-то лежит. Сам прилег рядом, на пол. Закрыл глаза и притворился спящим. Даже начал громко посапывать для пущей убедительности. Но он знал, что не сможет заснуть, пока не вернется человек. Домовой уже раскаивался, что рассказал ему про подземный ход и позволил сбежать.
Прорытый предусмотрительным домовым подземный ход тянулся почти сотню метров и заканчивался на берегу, около валуна, который служил почтовым ящиком для тайной переписки Крега и Грира. В своих посланиях домовой сообщал пирату обо всем, что становилось ему известно, подобно многим другим духам, лояльность которых Грир покупал награбленными сокровищами. Ручейки сливались в реку, по течению которой Грир благополучно плыл, избегая возмездия за свои злодеяния и оставаясь безнаказанным уже много лет.
Подземный ход был длинной извилистой норой, наподобие тех, которые роют кроты. В ней было темно, сыро и дурно пахло от застоявшегося воздуха и сгнивших корней растений. Передвигаться можно было только на четвереньках, а где-то приходилось ложиться на живот и ползти. По земле Борис прошел бы это расстояние за пять минут. Под землей ему потребовался почти час.
Он невольно вспомнил несчастного узника замка Иф, аббата Фариа, о злоключениях которого с упоением читал в детстве. Именно этот итальянский учёный-священнослужитель, которого все считали сумасшедшим, потому что он постоянно твердил о существовании клада, местонахождение которого было известно лишь ему одному, казался Борису главным героем романа, а вовсе не Эдмон Дантес, слабый, отчаявшийся и после нескольких лет, проведенных в заточении, решивший покончить с собой, отказываясь от еды. Аббата же Фариа не сломили годы заключения. В нем не иссякли любовь к жизни, вера и надежда. Даже в темнице он неустанно работает: пишет научные труды, изготавливает инструменты для побега, роет подземный ход. И добился бы своего, и даже спас бы Эдмона Дантеса, если бы не внезапный паралич, отнявший у него способность передвигаться. По мнению Бориса, это была несправедливость, которую необдуманно допустил автор романа «Граф Монте-Кристо» Алесандр Дюма. Не Эдмон Дантес должен был бежать из замка Иф, а аббат Фариа, чтобы отомстить за Эдмона Дантеса. Помнится, Борис даже начал писать свой роман, где развивал эту идею, но забросил его уже на пятой странице. Волновавшие его чувства, изливаясь на бумагу, становились сухими и бесцветными, словно высохшие осенние листья. Именно после этого неудачного эксперимента он отказался от мечты стать писателем и начал мечтать о маяках…