– Вы слышали, сосед, в каждом дворе будет по три фонаря!
– Но мне говорили – кто сколько захочет. Я лично уже заказал пять.
– Боюсь, тогда на всех не хватит.
– Что вы, сосед, все заводы переходят на выпуск фонарей самых современных конструкций. Любой понимает, как необходимы нашему городу фонари!
– И не говорите! Ведь на фонарях так удобно вешать…
– А вы слышали, соседка? Говорят, что Иисуса распяли на фонаре!
– Это сущая правда, я сама слышала.
– Вот бы купить этот фонарь! Он бы так украсил мою коллекцию.
– Ну, милая, проще еще одного Христа распять!..
– А вы знаете?
– Разумеется, об этом уже все говорят! Городской голова подписал проект, согласно которому с наступлением утра над нашим городом будет возводиться купол, совершенно непрозрачный.
– Дождались, слава те!
– А вы уже внесли деньги на строительство купола?
– Нет. Но обязательно!..
– А вы слышали? Я сама не верю! Говорят, в городе какой-то чудак требует, чтобы вернулось солнце.
– Да он просто сумасшедший!
– На фонарь его!
– Ха-ха-ха!
Феликс шел, продираясь сквозь водоворот фраз, жестов, сопения и ухмылок, и чувствовал, что дышать ему становится все тяжелее, будто в воздухе уменьшается количество кислорода и прибавляется углекислоты. И, может быть, жители этого города научились дышать именно этим газом, думал он, а от кислорода они задыхаются. Свет в его глазах меркнул, и земля плыла под ногами, из которых снова сочилась кровь.
И он уже не видел, как начали изменяться вокруг краски. Румяна на лицах постепенно превращались в ржавчину, а иллюминация – в серые брызги, едва различимые на фоне побледневшего неба. Уже можно было заметить, что разинутые в широкой ухмылке рты нарисованы грубыми мазками, а блеск глаз наведен свинцом, и горожане не танцуют, а шатаются от усталости.
Все меньше и меньше становилось на улицах людей, и уже одичавшие коты осмеливались перебегать дорогу, а крысы, напуганные их появлением, с писком юркнули по темным подвалам и притаились.
Первая, очень тихая, птичья трель послышалась в вышине.
А Феликс все шел и шел, пока не вышел на главную городскую площадь, вымощенную каменными плитами. Здесь ноги его подкосились, и он рухнул на землю, у подножия какого-то памятника, чувствуя, как в груди его зарождается тоскливый протяжный вой. Он поднял голову, чтобы дать ему излиться свободно и безнадежно.
И солнечные лучи ослепили его, осушили влагу в глазных впадинах. Бездонное прозрачное небо поразило его. Песнь малой птахи, славящей приход нового дня, влилась ему в самое сердце…
Феликс встал, и все ужасы прошедшей ночи покинули его. Он спросил у первого, кто встретился ему, как пройти к городским воротам, через которые он вошел в этот город накануне вечером. И тот пояснил, ничего не выспрашивая, и ушел своей дорогой, насвистывая веселый мотивчик из какой-то оперетты. Это был пекарь, и он спешил в свою пекарню, чтобы успеть напечь булок к тому часу, когда город начнет пробуждаться. Всю ночь он безмятежно проспал, не выходя из дома, и сейчас, в столь раннее утро, был на удивление жизнерадостен.