– Кошкина, Кошкина, я ей денег дать хотела,– всхлипнула Прасковья, уткнувшись мне в грудь сопливым носом. Мой вопрос остался без ответа. Да это и неважно. Потому что вопрос глупый. Ну конечно, я же предохранялся.
Через час я сидел в кабинете дрищеватого глав врача богадельни и боролся с желанием свернуть его тоненькую шейку.
– От чего баба отдуплилась на кровати моей сотрудницы? – мой вопрос заставил дядьку вздрогнуть и забегать глазами.
– Не могу пока ответить. Думаю, что тромб оторвался. Там печень тоже на ладан уже дышала,– наконец выдохнул он, явно собравшись с последними силами. – Вскрытие покажет. Кошкина злоупотребляла…
– Подождите, у меня щас башка лопнет. Прасковья Кошкина жива. И сейчас в истерике, между прочим. Какого хрена вы бабу полудохлую к нормальным людям положили? – начал заводиться я с полпинка.
– Да, а Зоя Кошкина скончалась. Казус получился, две женщины с одинаковой фамилией попали в одну палату. Медсестрам это смешным показалось,– улыбнулся лепила нервно.
– Смешным, значит? Значит любите веселиться? – мой тон доктора озадачил, по всей вероятности. Потому что он стал еще меньше, словно усох.– Я забираю Кошкину, которая жива. А от вашей клиники не оставлю камня на камне. Ждите моих адвокатов. Они парни веселые, не то что я. Толк в извращениях знают.
– Не надо, – сдавленно прогнусил врачишка, но я уже поднялся на ноги, и откинул стул, на котором сидел секунду назад. Предмет мебели с грохотом врезался в стену.
– Поверь, лепила, это лучше, чем злой я,– ухмыльнулся я. – И еще, результаты вскрытия мне покажешь. Ясно? Тогда, может быть, я смилуюсь, и не стану разбирать на кирпичи эту юдоль скорби.
Что – то меня царапнуло. Какое – то предчувствие. Не дающее дышать полной грудью. Слишком много несчастных случаев вокруг Параши. Или эта глупая толстуха просто магнит для неприятностей, или…
Додумать я не успел. Увидел скособоченную женскую фигурку в уродливом шлафроке и все мысли испарились.
Прасковья ждала меня у входа в свою палату, примостившись на облезлой скамеечке. Видок у нее конечно, сейчас был – краше в гроб кладут. И халат этот, откуда она его только отрыла, дурища?
– Пуговицы я бы вообще срезал,– у меня вдруг пересохло во рту, от вида пальцев, увенчанных чистыми, розовыми, чуть удлиненными ногтями, путающихся в непослушных петлях.– Да не парься сиськи твои я видел уже. Ничего выдающегося.
–Во сне? Вы все таки монстр и фантазер, – вяло прбормотала пышка, взглянув больными глазами мне куда – то очень глубоко, и болезненно. Словно до нерва дотронулась оголенного.