Я ошалело смотрел на Семёна.
– Ну, допустим…
– И это растение – оно разумно. В определённых границах, конечно. Я, можно сказать, нахожусь с ним в некотором симбиозе. Оно не даёт умереть физической оболочке от истощения, чтобы мозг продолжал функционировать, вырабатывая нужную ему энергию. А я могу читать всю его память и знания. Ты не поверишь, сколько ему лет. Просто не поверишь!
Мне показалось, или я услышал восхищение?
– Погоди, Сём, получается, ты просто обычная батарейка для него?
– Э-э-э нет, братишка. Батарейка лежит рядом со мной и кончится сегодня или завтра. А я аккумулятор, тяну его уже год. Поэтому столько знаю.
Гордость? Теперь мне послышалась гордость в его словах?
– Бежать не пробовал?
– Ты смеёшься? Посмотри на меня, сил хватает еле-еле сюда забраться и по библиотеке побродить иногда. Скучновато, конечно, но книги спасают, да и сплю я теперь отлично.
Я не мог поверить тому, что говорил мой брат. Казалось, он был полностью доволен положением вещей. Бред какой-то.
– Я тебя вытащу отсюда.
– Погоди, Лёх, зачем? Куда мне возвращаться? Опять к бутылке? Снова сходить с ума, пытаясь справиться с тем, что сидит у меня внутри? Ты думаешь, это жизнь? Помнишь тех двоих бедолаг, которых я покалечил в детстве? Я ведь тогда ребёнком ещё был, а теперь… Я вырос, брат… И я сам себя боюсь. А эта дрянь забирает почти всё себе. Это как… как… Как будто у тебя внезапно прошёл зуд, который всю жизнь тебя доставал.
Я молчал, не зная, что ответить.
Внизу Аркадий Степаныч поднял на руки тело уборщицы, положил его в одну из пустующих ванн. Повернулся к монументу и что-то прокричал. Оранжевая сетка на потолке померкла, разноцветная паутина начала оседать с двух других ёмкостей, переползая в ту, где лежала Нина Михайловна. Краем глаза я заметил, что силуэт брата стал гораздо чётче и больше не мерцал.
– Братья и сёстры! – главврач обратился к сидящим тварям, словно к своей пастве. – Давайте простимся с одной из нас! Я знаю, вы любили её так же, как и я!
В голове всплыл недавний разговор двух медсестёр у дежурного поста. Ну да. Обожали прям.
– Нина надолго останется со мной, как самое лучшее воспоминание. И навсегда – в наших сердцах!
Оратор из него был так себе. Он снова посмотрел на монумент.
– Кха-снэ такк'а пур но тил'са! Миа'кл-нот силут кин'та!
Паутина вспыхнула неожиданно слепящим светом, и весь зал наполнился низким вибрирующим гулом.
– Что за тарабарщина? – спросил я, морщась от неприятной вспышки. – Бабка тоже что-то такое несла перед смертью.
– Так это ты её? – Семён посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. – Это язык Древа. Я сам в нём пока не особо разобрался. То ли заклинания, то ли просьбы. Но оно их слушается, расцветает по графику, тела поедает и всё в таком духе.