Когда солнце показалось над городом и мое внутреннее напряжение сошло на «нет», я вдруг понял, что так и не сомкнул глаз. Уши мои давно онемели от боли и грозили отвалиться, как только прищепки щелкнут, разжимая свои объятия. Голова была чугунной, и просто немыслимо чесался нос! Это сводило меня с ума похлеще мотыльков и комаров вместе взятых. А-а-а-а!
Еще какое-то время спустя, до меня начал доноситься звук проезжающих мимо дома машин. Солнце с переменным успехом то припекало, то скрывалось за тучами. Начинался обычный будний день с его суетой и заботами. Скоро Ричард отправится в садик, а его родители пойдут на работу. Скоро проснутся Джон и Лия. Я все еще надеялся, что Джон не был сегодня ночью единственным «переселенцем» в комнате. Скоро все будет, как вчера, и позавчера… Или не будет?
Из дома вышла Джессика и направилась в мою сторону. Я, честное слово, хлопал бы в ладоши, если б мог! Так, наверно, собаки радуются своему хозяину, когда тот долго отсутствует. Женщина подошла ко мне с озабоченным лицом, потрогала мои руки, ноги, прощупала голову, заодно немного почесав нос (о, да-а-а-а!), сжала в нескольких местах живот и спину и, когда ее рука уже тянулась к «межножному пространству» (в этот момент внутренне я весь съежился до размеров молекулы, а сердце пропустило три удара подряд), из-за москитной сетки высунулась голова Ричарда.
– Мам?
– Еще не высох, – она отдернула руку и пошла в дом. – Пусть еще повисит. До вечера.
Ну, не-е-е-т! Нет, нет, нет! Вы мои уши видели?! Да у слона они – и то меньше!
Эта новость окончательно меня добила. На меня обрушилось такое бессилие, такая усталость, такое безразличие к собственной участи, что я, сам того не заметив, моргнул… и провалился в пустоту.
Вымогнул я, когда время уже порядочно перевалило за полдень. Мне совершенно ничего не снилось, несмотря на ворох пережитых эмоций. На небе не было ни облачка, зато было солнце, нещадно поджаривающее меня на невидимой сковороде. Я ощущал характериный запах перегревшейся синтетики, исходящий от моей шерсти.
Вокруг меня кружили назойливые мухи, иногда садясь на меня и залезая в самые неподходящие места. В такие моменты я ругался, на чем свет стоит: и на Ричарда, за то, что уронил меня в лужу, и на Джессику, за то, что повесила меня сушиться тут, а не оставила в ванной, и на солнце, за то, что не смогло просушить меня до того, как Джесс ушла на работу, и на «небожителей» за то, что отобрали у меня возможность двигаться хотя бы в экстренных ситуациях – а сейчас была именно такая, и конечно на мух, за их надоедливость и вездесущесть.