Дедушка усадил меня туда, где сидела когда-то Элизабет.
– Вот так, дорогой мой гость. Надеюсь, тебе удобно. Ты уж прости, у меня давно никого не было в гостях, предложить могу, разве что, чай.
Он прошаркал к плите, взял старенький чайник, налил в него воду и поставил на огонь. Затем, достав кружки, обернулся в мою сторону, улыбнулся, и продолжил колдовать над «ужином». Через несколько минут свисток на носике чайника известил, что тот закипел, старик выключил плиту, разлил кипяток в подготовленные кружки и, взяв их в обе руки, осторожно принес на обеденный стол. Каково же было мое удивление, когда я действительно увидел в кружке заваренный чай, соблазнительно дымящийся и горячий, именно такой, какой мне, продрогшему до костей на карусельках, был жизненно необходим. Жалко только, что я к нему не мог притронуться.
Пока я смотрел на чашку, на столе появилась тарелка с печеньем и пара бутербродов со сливочным маслом.
– Прости меня за этот цирк, – сказал он, усаживаясь напротив, и указывая рукой на пространство между нами. – Просто мне тут…, – он пожевал губы, – чертовски одиноко! Одиночество – это одна из самых безжалостных вещей на свете. Ему все равно: стар ты или молод, где ты живешь, как тебя зовут и сколько денег у тебя на счету. И чем больше ты сопротивляешься, отвергая его существование, тем больше оно тебя затягивает, подобно трясине. Я признал его власть сразу, поэтому мы живем с ним дружно, – он горько усмехнулся, отпивая горячий напиток. – Знаешь, мне почему-то кажется, что ты не просто так появился в моей жизни. Первый раз еще мог быть случайностью, но вот второй… И даже если ты мне послан небесами лишь для того, чтобы скрасить сегодняшний вечер, я им благодарен. Потому что нет ничего скучнее, чем разговаривать с собственной тенью, которой ты порядком поднадоел, – мистер Динкерманн взял с тарелки бутерброд и принялся его есть.
Когда-то давно, и, по нынешним ощущениям, даже не я, а какой-то аморальный придурок, люто ненавидел стариков. Меня они раздражали своей медлительностью, своими нравоучениями и даже само их существование в мире казалось мне каким-то абсурдным и ненужным. Я думал: ну, зачем нужна эта рухлядь? От нее ведь никакой пользы. Только и того, что путаются под ногами, да потребляют воздух.
Я то и дело насмехался над пожилыми людьми, плевал им в спины и даже несколько раз толкал их в сторону, когда был не в настроении, а они мешали проходу. Как же стыдно! Как же мне хотелось вернуться и попросить у них прощения, заодно съездив по морде тем отморозкам, что пытаются их унизить.