Я взглянул на луну, притаившуюся между кронами деревьев и обреченно вздохнул. Полнолуние.
– Знаешь, мы с Элизабет тоже катались на каруселях. Особенно любили колесо обозрения. Город, как на ладони! Наверно, сейчас он выглядит совсем не так, как во времена нашей молодости, но рядом с моей женой все всегда становилось прекрасным. Жаль, что ты ее не знал, – мистер Динкерманн перехватил меня поудобнее. – Однажды она здорово подвернула ногу, когда выходила из кабинки, и я нес ее на руках до самого дома. Тогда я совершенно не считал, что делаю что-то «героическое», но завистливые взгляды проходящих мимо женщин говорили об обратном. Я и сейчас считаю, что носить свою женщину на руках должен каждый мужчина. Потому как, если ее не носить, она сама залезет на руки, без твоего желания. А иногда и без твоего участия. В первом случае, глядя в эти блестящие от радости глаза, ты почувствуешь себя дураком, жалея, что не делал этого раньше. А во втором – почувствуешь зуд за своими ушами, в том месте, где будут резаться рога, – дедушка усмехнулся. – Женщины – они как кошки, всегда тянутся туда, где есть тепло и ласка. Ты хоть раз встречал кошку, которой уютно в сырости и холоде? Вот и я нет. Мы, дорогой мой друг, пришли в этот мир, благодаря женщине, поэтому должны и жить в нем, благо даря женщине. Только они, поверь мне, только они, – он потряс крючковатым пальцем в воздухе, сжимая остальными четырьмя трость, – умеют одним лишь взглядом обогреть, приласкать, излечить и подарить силы, когда все твои запасы иссякли. Попомни мои слова, приятель, авось пригодятся в жизни.
За этим философским разговором мы неспешно добрались до соседнего с «моим» дома. Ключ жалобно скрипнул в замочной скважине, дверь отворилась, и я с удивлением обнаружил, что попал в прошлое.
В доме пахло стариной и старостью. Но это был не тот ужасный аромат, от которого хочется бежать, зажимая нос. Напротив, с каждым вдохом я погружался все больше в эту непередаваемую атмосферу, не имеющую ничего общего с той, что царила в «обычных» домах.
Быстро миновав гостиную, едва освещаемую маленьким бра у входной двери, мы прошли на кухню. Мистер Динкерманн хлопнул по выключателю на стене, и комната озарилась тусклым светом от единственной лампочки, одиноко висевшей под потолком. Стол был накрыт белой скатертью, накрахмаленной до хруста. Ее края обрамляло замысловатое кружево, явно ручной работы. У стола стояло четыре добротных дубовых стула с подлокотниками и высокими спинками. Сиденья были истерты, отчего было ясно, что они здесь едва ли не с самого начала. Два стула стояли по обе стороны от стола, один довольно близко – его явно давно не трогали. Второй же был хозяйским. Два других стояли вдоль стены, прижатые массивной столешницей, видимо, на случай гостей, которых давно в этом доме не было.