…Я не дышал. Я вообще был не в детской, а там, между домами, где били невысокого молодого очкарика, который посмел указать нам, как вести себя с девушками. Он был неуверен в себе, сутулился и говорил «под нос». А еще этот подарок с бантиком. И банальные красные розы… Они тогда выбесили больше всего. Нас было трое. Один стоял на шухере. Второй бил по ногам. Я бил… Честно, я не знал, что он тогда умер. Мы решили, что он в отключке и, испугавшись, разбежались в разные стороны. Скорая приехала довольно быстро, уж не знаю, кто ее вызвал, хоть и находился неподалеку. После приезда помощи, я со спокойным сердцем пошел домой. Я же не знал… Да и что я мог тогда сделать? Бить себя в грудь кулаком и кричать: «это я!»? Или стоило пойти в полицию с чистосердечным? Покажите мне того человека, кто добровольно сядет в тюрьму. И все же… я… убил Джона. Осознание этого медленно, но верно, проникало в мой разум, заставляя его усвоить новую информацию: я убил человека. Не специально. Но человека нет. Как теперь с этим жить – было большим вопросом. Как сказать Джону, что это был я (и надо ли?) – ответа на этот вопрос у меня не было вовсе.
Украдкой взглянув (теперь уже по-другому) на солдата, я никак не узнавал в нем того ботаника. Передо мной был человек более резкий, порой грубоватый, имеющий свое «я» и умеющий справляться с трудностями. Определенно, год, проведенный в пластмассовой, горячо любимой Ричардом, игрушке, наложил на его характер свой отпечаток. «Перевоспитание» души в действии.
– Нелепая смерть, знаю, – продолжал солдат. – Но если бы я мог вернуть время назад, я бы поступил так же. Вы бы видели глаза той девушки!
– Ты – настоящий герой, Джон! – просто и без пафоса сказала Лия. – Жаль, что все так вышло.
– И мне… жаль, – промямлил я. Своей обобщенной фразой я пытался хоть как-то, хоть немного извиниться, пусть и косвенно. Возможно, солдат бы выслушал меня и все понял, хотя вряд ли. В любом случае, я был не готов с ним говорить. Я вообще был не готов узнать то, что узнал!
Ужаснее же всего, что в этой «промежуточной» жизни моя жертва – мой товарищ, с которым мы жили под одной крышей. А судьи-то наши были с юмором! Тяжелее наказания для меня и придумать было сложно! Но я это заслужил. Я – убийца…
* * *
Весь оставшийся день я старался молчать и не вступать в беседы, которые вели преимущественно Лия с Джоном. Сославшись на головную боль и последствия перемерзания на улице, я ушел глубоко в себя. Мне было крайне тяжело представить свое дальнейшее общение с солдатом. Меня грызла совесть, не спеша, с чувством, смакуя каждый кусочек моей души, добираясь до самых тайных ее уголков, и глубже, туда, где прятались все самые ужасные воспоминания и страхи. Меня ломало. Все мое сознание трещало по швам, грозя рухнуть, а разум предательски собирал чемоданы, спеша съехать вместе с моей крышей. Нет, я не мог позволить себе сойти с ума! Во-первых, потому что у меня была Лия. А во-вторых, потому что… не мог! Правда, не мог, из-за того, что мозги мои были плюшевые, а рехнуться не позволяли установки, данные небожителями нам перед «подселением», равно как не позволяли они и «умереть» до того, как душа усвоит урок.