Наконец, намотав несколько кругов по комнате, а также испрыгав всю кровать, Ричард решил, что лошадь из меня так себе. Он просто встал и, оставив меня лежать «мордой в пол» (точнее, в подушку), пошел играть в другие игрушки, попутно ткнув пальцем зайке в живот.
– «Я тебя люблю»… У меня там скоро дырка будет! Неужели нельзя понежнее?! – нахмурилась Лия.
– Ты сяс кому гофофис о нефности?
– Уж точно не тебе, скакун ты наш арабский! – сказал солдат.
– Я мифка!
– Ага, миска!
– Попфофу беф афкафблений!
– Кости хоть целы? – немного смягчился Джон.
– Аха. Тофько ф фифоте кафа.
– Спешу тебя огорчить, друг: каша у тебя не только в животе, но и во рту.
– Джон, ну хватит над ним издеваться! Пусть отдышится хотя бы, – вступилась за меня девочка.
– Фпафибо!
– Да я еще и не начинал издеваться! Заметь, я даже поинтересовался о его самочувствии.
– Сам-то как думаешь, каково ему?
– Не знаю. Падать – падал. Руки, ноги, даже голову ломал. Но лошадью не подрабатывал.
– Дафе не фнаю фто лутце.
– Ми-и-и-ишка! – думаю, не надо объяснять, что значило для меня это слово.
Мальчишка в прыжке приземлился на кровать, накрыв меня своим телом. Мгновением позже я оказался уже на нем:
– Ура, воздух!
– Ах, ты дерешься?
– Я? И не думал!
– На! На тебе! Получай!
Ричард дрался со мной, фантазируя, что я на него нападаю. Ощутимо прилетело в челюсть, и сразу же был применен болевой захват с вывихом руки, после чего несколько ударов ногами в живот показались детской забавой, коей эта игра, к слову, и являлась. Для ребенка, но не для меня. Бил он со всей силы, а если учесть, что весил малыш в несколько раз больше меня и ростом был почти в два раза выше, это было все равно, что выпустить на ринг полутораметрового паренька сорока килограмм против дядьки ростом два-тридцать и весом килограмм сто шестьдесят. Ах, да, забыл! У паренька при этом должны быть связаны руки и ноги, так, на всякий случай, чтоб не зашиб ненароком противостоящую ему гору.
В тот момент, когда Ричард пытался оторвать мне голову, наступая при этом на ногу, в комнату вошла Джессика. Точнее, сначала появился ее большой животик, а потом уже она вся.
– Сынок! Ну что ты делаешь? Мишке же больно! – сказала она, присаживаясь на краешек кровати и бережно перекладывая меня себе за спину.
– Он на меня нападает, мам!
– Но это не значит, что нужно порвать его. Ты что, не слышишь, что нитки уже трещат? Я его зашивать не буду. Выкинем – и все.
– Как «выкинем»? Э-эй! Вы чего?! Джона, значит, двадцать раз клеили, а меня один раз зашить сложно? – меня распирало от возмущения.