–Какое странное место, – еле слышно сказала она. Ей захотелось зажечь в салоне свет, но Аня остановила ее.
–Не надо. Здесь погибло много людей когда-то. Говорят, что гул ветра, это их голоса. Лучше нам оставаться незамеченными.
“Господи, – подумала Мирра, положив руку обратно на руль. – Что здесь могло произойти?”
Но не сказала ни слова, а просто прибавила скорости, чтобы поскорее выбраться на свет.
“Надо же” – заскрипел старик с заднего сидения, и Мирра увидела в зеркальце проблеск его глаз. – Болтаешь так, как будто бы ничего не случилось. Может остановишься и подсадим кого-нибудь? А может надо было подождать тех двоих, которых ты убила полчаса назад?”
Ей казалось, что старик протянул к ней свои когтистые руки. И поэтому выжала педаль газа до предела. Машину дернуло, и она вильнула на сыпучей дороге.
–Эй! – крикнула Аня, схватившись за дверную ручку. – Ты чего?!
“Когда скажешь ей про нас?” – спросил старик и в это время машина выскочила из тоннеля, жужжа колесами. Мирра ударила по тормозам и Фиат развернуло посреди дороги.
–Господи! – выдохнула Аня, глядя на Мирру, вцепившуюся в рулевое колесо. – Ты в порядке?
–Ддда… – она отлепила руки от руля. – Все в порядке. Все хорошо.
На заднем сидении было пусто – только пыльная взвесь кружилась в свете солнца.
–Нуу… ладно…– протянула Аня, глядя на побледневшую Мирру. -Как скажешь…
–Все в норме, – Мирра развернула машину и улыбнулась Ане – перепачканная кровью женщина с улыбкой, похожей на оскал. – Показывай, куда дальше?
4 эпизод
Пол Маккензи стоял посреди дороги, под палящим солнцем, и смотрел на утопавший в желтых песках колосс – памятник советскому прошлому. Перекрестие серпа и молота завалилось набок под натиском песчаных бурь, краска пооблупилась и слезла, а пшеничные колосья теперь больше напоминали колючую проволоку. И вокруг не было ничего, только пустыня и жаркий песок под ногами. Маккензи стоял, широко расставив ноги, прикрыв глаза кожаной папкой, которую забрал с собой из раскуроченного фургона. Эта папка с бумагами и хренов Глок в кобуре на поясе – все, что у него осталось в борьбе против резервации. Против озлобленной, клыкастой суки, голодной до таких недотеп, как он. Как-то жена сказала Маккензи, что резервация была для него сродни Луне – ему нужно было побывать в этих песках и оставить отпечаток своего ботинка, чтобы больше никогда не возвращаться. Но он вернулся – шел той же тропой, что и десять лет назад. Песка, конечно, в те дни было поменьше, и памятник казался попрямей, а в остальном – все осталось прежним. Ему даже казалось, что он стоит в своих же собственных следах, оставленных здесь десятилетие назад.