Но вот самый неприятный рубеж преодолён, и поездка начинает доставлять удовольствие. Нет, конечно, руки немеют, да и людей всё также чересчур много, но… как-то легче становится. Наверное, то же чувствуют спортсмены, когда дожидаются своей очереди идти выступать на соревнованиях. Ты вроде бы и преодолел лишь подготовительный этап, а самое сложное только впереди, но отчего-то становится так спокойно на душе. Вот и у меня также: станции начинают так быстро сменять друг друга, что ты уже не замечаешь как перестаёшь обращать внимание на табло с остановками.
Где-то в задней части вагона неожиданно раздаётся крик. Такое тут бывает не часто. По крайней мере, я редко застаю подобные сцены.
Лицо за лицом поворачиваются люди в сторону инородного для этого места шума. Все начинают внимательно следить за происходящим. Что же они не поделили? Может, место? Или кто-то кого-то слишком грубо задел плечом? Не знаю. Я не смотрю. Я не слушаю. В моих ушах играет какая-то замечательная песня, название которой я никак не могу вспомнить, а достать телефон и посмотреть нет возможности. Это расстраивает и раздражает одновременно. И только это действительно волнует меня.
А они тем временем кричат. Кричат так, будто решают судьбу мира. И по отражениям я вижу: людям не всё равно. Они смотрят, не отрывая глаз. Что они в этом нашли? Ну вот честно: я понимаю, но как же я не… я не могу принять этого. Вас пугает близость насилия? Только тогда вам становится по-настоящему важно. Или ваша кровь начинает бурлить? Хочется ведь стать героем, не так ли? Как бы хотелось, чтобы вселенная или ваши боги послали вам шанс блеснуть. Миг славы, доза уважения, капля освежающей человечности. Но спросите себя: справедливо ли это пить из чужой фляги? Я улыбаюсь.
В один миг многие вокруг меня также начали что-то кричать. Должно быть, завязалась драка. Началось едва заметное движение в сторону конца вагона. Я закрываю глаза и вижу: все смеются, у каждого на лице такая злая и печальная улыбка. Они все смотрят на меня, а я сурово гляжу на них и говорю: “Разве не смешно быть грустным клоуном в цирке, где держат только весёлых клоунов?”. Двери вагона открываются, а вместе с ними и мои глаза. Двое мужчин вышли из вагона и препираются друг с другом. Они тычут пальцами, орут, машут руками. Двери закрываются. Я поворачиваю голову налево: все сидят в телефонах или тупо смотрят в пол. Поезд трогается. Я делаю глубокий вдох и… ничего, проехали.
Через пару станций большая часть людей вышла, и освободилось несколько мест. Одно из них – прямо передо мной. Я стою и смотрю на него свысока. Моя гордость не позволяет мне сесть. Думаю, этой болезнью страдает большая часть представителей моего пола. Справа от меня стоит мужчина, который с таким же вожделением смотрит в ту же точку, что и я, и с не меньшим упорством старается выглядеть так, будто он вовсе не замечает освободившегося места. Как же я его понимаю! Это часть нашей природы: какое-то дурацкое проявление упрямства в совершенно не требующем этого деле. Сядь. Просто сядь, тут нет ничего такого. Но мы не садимся. Кто мы? Дураки? Наверное, мы просто хотим уважать себя самих хоть за что-то…