Немедленно подняли всех на поиски Песковой, привлекли участковых и свободных от дежурства милиционеров. К обеду были уже расклеены объявления с ее изображением, но оперативники понимали, что скорее всего женщину они уже не найдут, по крайней мере, живой. Начальство всех мастей метало молнии. Дубовику генерал дал двое суток на исправление всех ошибок. По истечении этого срока он обещал… Что именно, осталось тайной, так как по бесстрастному лицу майора прочесть что-то было невозможно – он в который раз подтвердил свою офицерскую выдержку и стоицизм, чем вновь вызвал уважение к себе.
– Наши противники работают на опережение, – сказал он, когда они вернулись в гостиницу, чтобы перевести дух и в спокойной обстановке обсудить все произошедшее. – Трудно пока сказать, есть ли у них какой-то определенный план, или же они просто, следуя за нами, обрывают все нити. Возможно, что после убийства Полежаева все пошло не по задуманному, и они решили убрать всех, кто так или иначе был задействован в этом деле. Значит, и Турова мы можем не найти. Пескову выманили грамотно: сначала узнали фамилию возможного дежурного, чтобы не вызвать подозрения своим звонком. Что она услыхала по телефону, остается только гадать, но «Лорд» мог теперь уже и не скрываться от неё, знал, что она не выдаст.
– Тогда что же у нас остается? – задумчиво произнес Калошин. – Связи Чижова и журнал.
– А это и немало, майор!
– Если это не пустышка!
– Все равно верю, что поймаем злодея! Ты же, майор, сам меня в этом не раз убеждал! – Дубовик сверкнул линзами изящных очков в тонкой золотистой оправе. – Василий, остаёшься работать здесь. – Доронин козырнул: «Есть!», – Про сон забудь! Пей крепкий чай, водку, все что хочешь, но работай! Ты парень хваткий, я тебе доверяю. Вся здешняя милиция – твоя. Командуй! Рой землю носом, но если Пескова здесь, – живая или мертвая, – найди! Мы же будем искать «Лорда» и человека в маске.
По пути в Энск продолжали обсуждать обстоятельства дела. Калошин доказывал Дубовику, что Каретникова нужно ещё раз допросить. Что именно больше всего настораживало его в поведении физика, он точно не мог сказать, но какая-то мысль без конца грызла майора
– Пойми, Геннадий Евсеевич, нечего нам ему инкриминировать, кроме плохих отношений с Полежаевым и нашей с тобой интуиции. В конце концов, он действительно начнет писать прокурору кляузы. А нам это надо сейчас, когда у нас руки, буквально, связаны последними происшествиями? Кстати, как он? – имея в виду здоровье прокурора, спросил Дубовик.
– Что ему сделается? – махнул рукой Калошин, и тут же вернулся к больной теме: – Вот как думаешь, почему он не пользуется машиной? Что за «толстовщина» такая? Босиком в народ? Аскетизмом не пахнет, амбиций хоть отбавляй, самолюбования в достатке. А все будто прятаться пытается. Достаток в доме не показной, а он, видишь, на электричке…