Издалека, среди деревьев заметил группу мужчин – приехал Сухарев со следователем Моршанским – толстеньким невысоким мужчиной. Тот страдал одышкой, и, видимо, вчерашнее возлияние давало о себе знать, потому-то шел не быстро, постоянно утирая огромным носовым платком потеющее беспрестанно лицо. С группой Калошина Моршанский работал часто, знал, что эти оперативники никогда не подведут, свое дело знают четко, и все равно любил лишний раз «вставить шпильку», как говорил о нем Калошин. Хотя это ничуть не мешало им выполнять свою работу на должном уровне. Если же случались промахи, Моршанский всеми силами старался большую долю вины переложить на оперативников, если же дело раскрывалось быстро, толстяк считал это почти своей заслугой. Но надо отдать должное Сухареву – своих «орлов» он в обиду не давал, Моршанского мог поставить на место. И прокурору Горячеву докладывал о делах всегда объективно:ребят не перехваливал, но и их заслуг не умалял. Нынешней осенью прокурор лежал в больнице с переломом ноги, поэтому не имел возможности постоянно контролировать работу подотчетного ему отделения милиции, что хоть немного развязывало руки оперативникам. Моршанский своего начальника боялся, и лишний раз старался к нему на глаза не лезть. Горячев знал обо всем, что происходит, но руководить в полной мере не мог по причине своей обездвиженности.
Сзади них бодро вышагивал судебный медик Карнаухов, постоянно натыкаясь на спину тяжело дышащего следователя, и пытаясь обойти того хоть с какой стороны, но при каждой такой попытке Моршанский как бы прибавлял шаг, хотя , впрочем, тут же терял удаль, поэтому их движение по тропинке напоминало некий танец, что при других обстоятельствах было бы , пожалуй, даже смешно.
Калошин пошел навстречу начальству. Сухарев, поздоровавшись с ним за руку, спросил:
– Ко вчерашнему отношение имеет? – тот, лишь пожав неопределенно плечами, стал докладывать по форме о происшествии, возвращаясь с пришедшими на место убийства.
Все трое были так же потрясены увиденным. Сухарев не стеснялся в выражениях. Моршанский лишь цокал языком и качал круглой головой с огромными залысинами. Кроме того, чувствовалось, что его мутит, хотя виду он старался не подавать. Карнаухов, больше других привыкший к виду любой смерти, хоть и был шокирован, не потерял присутствия духа и тут же присоединился к Гулько. Пока Моршанский задавал кое-какие вопросы сидящему на корточках возле тела парня криминалисту, Сухарев жестом отозвал Калошина в сторону:
– Геннадий Евсеевич, надо бы к профессору съездить, как думаешь? Предупредить его, и может быть даже охрану приставить? Ведь ты согласен, что все-таки злодей и там и тут один и тот же? Уж больно способ убийства странный. На моем веку такого не было здесь никогда. – дотронулся до руки майора, – Возьми Доронина и поезжайте сейчас же, потрясите профессора, постарайтесь все же узнать, что еще он вчера вам не сказал. Соседа допросите, а то как бы поздно не было. Съедят нас тогда, Евсеич, с потрохами. А мы здесь со всеми сами побеседуем. Все здесь закончим, и встретимся в отделе – выходной уж теперь пропал! – Сухарев досадливо махнул рукой.