– А почему вы не ездите на своей машине?
Тот смутился от того, что его поймали на лжи, но тут же нашелся:
– Машина принадлежит жене, она ею пользуется, она же её и водит, – и вызывающе посмотрел на Дубовика.
На улице майор подошел к молодому милиционеру, который покаянно стоял в стороне, ожидая разноса от начальства.
– Что, ждешь наказания, шутник? – Дубовик дружелюбно похлопал его по плечу. Тот вытянулся в струнку, взяв под козырек.
– Виноват, товарищ… – начал было парнишка, но майор остановил его жестом и сказал:
– Наказание тебе будет такое, – не поворачивая головы, незаметно для других кивнул в сторону усадьбы Полежаева, – пройдешь огородами, перелезешь через забор, пройдешь к дому. Заходи – не бойся, тебя там ждет домработница профессора. Будешь следить за Каретниковым, не спуская глаз. К ночи пришлю еще кого-нибудь. Спать только по очереди. Любое передвижение здесь докладывать по телефону. Никто не должен знать о твоем присутствии в доме профессора. Пока покрутись на улице. Уедем – пойдешь туда. – Снова похлопав парня по плечу, запрыгнул в ожидавшую его машину
Глава 23.
У крыльца их встретила секретарь Сухарева Машенька. Она энергично помахала рукой Дубовику:
– Товарищ майор, вам звонят! Из Москвы! – она скрылась в дверях. Дубовик быстрым шагом прошел в кабинет Сухарева. Тот стоял у своего стола, держа в руке трубку:
– Да, да, товарищ генерал! Он уже здесь! Да, передаю, – протянул ее майору и тут же вышел из кабинета, плотно закрыв за собой дверь.
После разговора с генералом Дубовик сообщил, что на расследуемое ими дело налагается гриф секретности, и количество исполнителей должно быть ограничено. Истинные причины преступления могут быть известны только работающей группе. Для всех остальных, в том числе и для Мелюкова, – убийство профессора, как и молодых людей, совершено неизвестным, страдающим психическим заболеванием. Тем самым, якобы, и объясняются частые поездки оперативников в клинику в К***.
– Если нам удастся доказать причастность Чижова к преступлению, это объяснение будет выглядеть совершенно логично – Чижов проходил там курс лечения, – согласился Калошин.
Дубовик подробно изложил Сухареву и Моршанскому все добытые за эти дни сведения. Моршанский в свою очередь познакомил всех с привезенными документами. О Полежаеве ничего нового он не узнал – все были единодушны в характеристиках о нем. Этот человек заслуживал похвал, и его сослуживцы очень сожалели о случившемся. В то, что он мог иметь отношение к каким-то сомнительным экспериментам, не верил никто. Каретников же вызывал самые противоречивые чувства у всех, кого о нем спрашивали. Одни пожимали плечами, говоря, что мало его знали, другие, не желая лицемерить, старались уйти быстрее от разговора. Были ещё и третьи. Они открыто не любили его. Но всех объединяло только одно – настораживала двойственность его натуры – то это был энергичный, приветливый человек, буквально фонтанировавший идеями, предлагая воспользоваться ими бескорыстно, то вдруг менял маску, закрывался и уходил в себя, проводил какие-то эксперименты, прячась надолго в лаборатории. Для семьи он был источником приличных средств существования, хотя, надо отдать должное этому семейству – они по-своему его любили. Но ни жена, ни дети никогда не интересовались его внутренним миром. То, что он много времени проводил на даче, вполне устраивало всех. Здесь было его личное пространство, в которое он не впускал никого. Даже порядок наводил сам. Каким был на самом деле этот человек, сказать не мог никто. Дубовику это было вполне понятно, он только кивал головой, слушая Моршанского.