Сухарев метался от телефонов, трещавших без умолку, в канцелярию, поручая Маше накрыть хоть где-нибудь стол, сбегать в буфет за коньяком, конфетами. Тут же её останавливал, требуя то отослать телефонограмму, то отпечатать приказ. Возбуждение его было понятно: дело, которое могло помешать отрапортовать о достижениях приданного ему отделения, было с блеском раскрыто, пусть и не его «орлами», а самим майором КГБ, но умалять заслуги своих оперативников он не позволит, да и сам Дубовик не страдает излишними амбициями – славой поделится всегда.
Горячев, сидя в кабинете подполковника, нервно курил, вздыхал и краснел, придумывая, как лучше, без ущерба своему прокурорскому достоинству, принести извинения Дубовику, а также оправдаться перед генералом КГБ, которому так опрометчиво поспешил доложить о ненадлежащем поведении его подчиненного. Тут же оправдывал себя тем, что Дубовик просто обязан был посвятить его в план операции, о которой знал, оказывается, только он и его коллега капитан КГБ Ерохин. Они же вдвоем и нашли труп Шапиро, который Марта оставила в домике своей, так называемой, тетки на краю города, где та проводила лето, выращивая сомнительного качества овощи. Она, безусловно, была настоящей теткой Марты Гирш, только вот сама Марта была расстреляна немцами в Осиповичах, а её документы переданы завербованной ими Анне Штерн. Из-за внешнего сходства с настоящей Мартой и своих полуслепых глаз женщина не почувствовала подмены, да и видела свою племянницу в последний раз году в тридцатом.
Прозвище «Анютины глазки» Штерн получила за действительно необыкновенной темной синевы глаза, которые казались черными. Первым так начал называть её начальник лагеря, будучи влюбленным в неё. А немцы успешно перевели это на свой язык и назвали «Виолой».
Когда улеглись первые страсти, оперативники собрались в кабинете Сухарева. Все были возбуждены, но Калошину импонировало то, что главный триумфатор вел себя просто и естественно. Майор понимал, что это исходит и от его природного чувства деликатности и такта, а также от полученных настоящих навыков своей профессии. Когда была закончена деловая часть совещания, Сухарев просто предложил выпить. Прокурор для порядка поворчал, но стакан с коньяком из рук подполковника принял с тайной радостью, что все наконец-то закончилось: генерал за своего любимчика-майора прокурора отматерил, но, занятный другими делами, быстро закончил телефонную беседу, Дубовик же просто не вел разговоров на эту тему. Но крепко подпив, прокурор все же решил попенять майору за то, что он умолчал о задуманной им операции. Дубовик, поддерживая за локоть покачивающегося прокурора, усмехнувшись, сказал: