— Тогда почему вы позволили тому ублюдку выстрелить в парня? — Я почувствовал злость. Действительно, если они такие крутые, как проморгали это?
Девушка понимающе кивнула.
— Он стрелял не в тебя. У нас один охраняемый объект, один единственный. Ты поймёшь это позже, когда будешь изучать тактику.
Я аж закашлялся.
— То есть ты уверена, что я… К вам?.. И буду изучать?
Она с истинным Восточным фатализмом пожала плечами.
— Круг Жизни не обманешь. Если тебе суждено сделать это, никуда ты не денешься.
— А если не суждено? — я ядовито усмехнулся, понимая, что это лишь бравада перед самим собой.
— Мы будем разочарованы. И немного опечалены. — Она ободряюще улыбнулась, не уточняя, кто именно эти «мы».
Что мне нравилось в её улыбке, она не была надменной, со скрытым чувством превосходства, как у чёрненькой Оливии, например. Эта девочка, хотя и отдавала отчёт, что круче меня, но никоим образом не стремилась продемонстрировать это. Я бы сказал наоборот, старалась показать равенство между нами. И это подкупало.
— Новое всегда интересно, — закончила она. — У нас бывает очень мало нового. А нового НАСТОЛЬКО!..
Она вздохнула и покачала головой. На это я так же не нашёлся, что сказать.
— Меня зовут не Пенелопа, — начала сеньорита назревший разговор. — Я придумала это имя, когда ты спросил.
Если честно, с момента, как узнал, кто она, чего-то подобного и ожидал. Но мне было всё равно. Однако ей отчего-то нет. Со страдальческим выражением она продолжила:
— Это ложь, я выпустила её во внешний мир, и мир стал хуже. Я раскаиваюсь за это. Мне жаль.
— Не бери в голову. Оно не стоит того. — Я пожал плечами.
— Знаю. Но я так воспитана. Знаю, что это плохо, и мне стыдно.
— Как же тебя зовут на самом деле?
Её губы сжались в две тонкие ниточки.
— Называй меня Маркизой. Просто Маркизой. Так прозвали меня в приюте, и теперь это мой позывной. А настоящее имя назвать не имею права. Извини.
Я вновь усмехнулся, на сей раз про себя. Восточные заморочки, помноженные на заморочки корпуса. И как служба Катарины не отсеяла данную особь? Как позволила служить, принять присягу? Или я чего-то не понимаю?
— Тогда тебе должно быть стыдно не только за это, но и за всё, что ты говорила в принципе. Относительно себя. Это ведь ложь, не правда ли?
Она отрицательно покачала головой.
— Я не соврала. Кроме имени, мне не о чем сожалеть.
Пауза.
— Мой отец действительно вышел из общины. Он смотрел на мир иначе и не ставил религию выше всего остального. Полагал, мы сможем жить в гармонии с латинос, воспитывал нас с сестрой, всем это доказывая. И мне кажется, — она почти перешла на шёпот, — если бы он был жив, позволил бы мне надевать такие юбки…