Вот же привязалась я к Доре!
Но сердце… Где моё сердце? Оно будто забилось куда-то глубоко в груди и глухо колотится. Быстрее и быстрее. Стало до горечи обидно на пустом месте и так больно, словно Брандт чуть ли не стал моим ухажёром, но в последний момент изменил. Сейчас он забросит меня домой и поспешит к ней. В памяти постоянно появлялась Партугас из нашей первой встречи. Она насмешливо улыбалась, сидя вегокресле сегопиджаком на плечах.
Впервые я решилась посмотреть прямо на Вальтера. Быстро бросила взгляд на его сосредоточенное лицо. Наверное, он мысленно оставался в кабинете, окружённый бумагами, или в отделении полиции.
— Господин Брандт, — начала я и сама удивилась своей смелости. — Вы можете рассказать, что вы делали в полиции? Или это какая-то тайна?
— Типичная история, — он посмотрел на меня и вздохнул. — Ничего интересного: немец пригласил даму на ужин в ресторан. О свидании узнал её муж и пытался расколотить его машину…
— Чем? — к стыду своему я не поняла орудие преступления.
— Тяжёлая металлическая…
— Монтировка? — тихо спросила я по-русски.
— Верно, монтировка, — кивнув, повторил Вальтер также по-русски и закрепил на немецком: — Ein Hebeleisen. — Красивое слово, на самом деле. — И такие радикальные методы, — он покачал головой. — Да уж, — поддакивала я, — может, и не было никакой измены, а машина пострадала. — Согласен, можно было бы просто поговорить. Зачем же имущество разрушать. — А сам немец? Не пострадал? — Нет, не успел, если можно так сказать. Подоспели ГБР. — Кто? — Группа быстрого реагирования. — Ах да, точно, слышала про такие. Значит, ему правда повезло. Мы обменивались этими фразами о щекотливой истории любви и измены, как мне казалось, очень осторожно: как бы только не перейти грань сплетен и как бы не перейти к очень личным темам или тому, что подтолкнёт к очень личному.
— Господин Брандт… — я решила сменить тему. — Скажите… Может, это совсем глупо сейчас прозвучит. Что делать, если при переводе не помнишь слово? Здесь и сейчас.
— Хороший вопрос… Зависит от ситуации. Вы знаете, — доверительно сказал Вальтер. — Буквально на днях я забыл, как по-русски перевести «суеверный». Саму историю даже не помню, а слово это теперь, наверное, на всю жизнь запомнил.
— Что вы сделали?
— Я вспомнил самую популярную примету, про чёрную кошку, вроде бы. Зашёл, так сказать, издалека. И тут сам клиент поспешил ответить мне: «Нет-нет, я не суеверный человек!», и я выдохнул.
— Спасибо, что поделились, — я благодарно посмотрела на Вальтера. Он всегда представлялся всемогущим и всезнающим, а, оказалось, и он может ошибаться, сомневаться, быть в смятении. И так открыто и спокойно говорить об этом!