Клинч атакующий коленями вещь жестокая, большинство нокаутов происходят именно от них.
Места дико мало, не ринг все же, боль я уже не чувствую, дерусь из последних сил.
Беркут тяжелее, выше и старше. Опытнее.
И да, он не сдерживается.
А я.
Я стараюсь.
До определенного предела.
Это только в кино удары быстрые, и соперники не выдыхаются. Бой тяжелый труд, особенно если. Это бой на выживание. И я собирался выжить и убить соперника.
Убить?
В какой момент боя появляется эта мысль? Когда у меня затекает глаз, или когда я разбиваю нос Беркуту? Кровь дурит голову, сводит с ума. Бросаю взгляд на балконное окно, Лапа смотрит на нас, прислонив ладошки к стеклу.
Ее широко раскрытые глаза в слезах.
Беркут ловит мой взгляд, хрипит радостно:
— Хорошая девочка… Поиграю с ней.
После этого тайский бокс машет нам ручкой, мы со сводным братом начинаем меситься, сворачивая мебель к херам. Я стараюсь ударить в висок или шею, укорачиваюсь от ударов почти с трудом. Хорошо до этого потанцевали, скорость, реакция от натуги подводят.
Его лицо, искаженное в лютости, как у оскалившегося зверя, оно мне будет долго сниться. Пустые холодные глаза. Мы замираем, ухватившись руками друг за друга. Наши пальцы скрещены, я нависаю над ним,. Но не могу и пошевелиться, потому что Беркут захватывает меня ногами. Давит на кисть моей руки, сжав уцелевшие зубы. Его левая рука гораздо сильнее моей правой. И мне кажется, я слышу, как трещат кости. Сила нечеловеческая. Я резко размахиваюсь и бью лбом в его проклятое, так похожее на мое, лицо.
Но гораздо больше он папашу напоминает.
И. Это окончательно срывает. Становится плевать на боль в сломанных пальцах, на каменные от напряга мышцы.
Удар в кадык. Это смерть. Быстрая.
Я могу подарить своему брату быструю смерть.
А он не успевает мне помешать.
Беркут хотел поймать руку,. Но кровь заливает его глаза, он почти не видит. А удар такой силы, что сминается горло.
Я выворачиваюсь из-под обмякшего тела брата, встаю сначала на четвереньки, а затем во весь рост.
Напротив меня на балконе Лапа. Она не бьется больше в стекло. Просто стоит и смотрит. И глаза ее, темные лисичкины остренькие глазки, сейчас полны слез, боли и ужаса.
Я прижимаюсь ладонью к стеклу и Ириска заторможено смотрит на отпечатавшуюся на окне кровь.
Ну что, Лапа, как тебе мое истинное лицо?
Лицо моего отца?
Она переводит взгляд с окровавленной ладони на разбитое лицо, что-то шепчет своими распухшими от слез губами.
И мир меркнет.
Чьи-то голоса, рев Лапочки остаются где-то далеко в тумане. Я все еще вижу мертвое тело Беркута… И не чувствую облегчения. И не потому, что от моего тела мало что осталось, а потому что я убил человека, которой был мне нужен всю мою проклятую юность. Я бы хотел, чтобы моя жизнь была совершенно другой. Тогда бы подонок, заведший две семьи проиграл. А так… Получалось, что наш отец уничтожил нас.