За спиной мага, словно изваяние, замер дедушка Рамон. Рядом с ним — отец, прижимавший к себе мать.
— Говори, отродье! — рявкнул айлорд Таммей и ударил мага по лицу. Голова безвольно мотнулась, с губ мужчины раздался тихий стон. — Зачем ты пришел на нашу землю? Кого успел проклясть?
— Я никого не проклинал, айлорд, — раздался безжизненный голос. — А пришел потому, что мне надо на юг, и путь пролегает через ваши земли. Отпустите меня, и я уйду.
— Отпустить? Тебя? Чтобы ты наслал мор на мои земли?
— Я не умею насылать мор, айлорд. Лишь исцелять.
Магия бывает и такой? Или он лжет? Конечно, лжет! Дедушка всегда твердил, что от магов не добьешься правды.
— Исцелять? — громыхнул голос Таммея. — Не лги!
— Я не лгу, айлорд. Магия бывает разная.
— Тебе ли говорить мне о магии, отрепье? Вы все способны только насылать болезни. И потом, небось, сами же их и лечите. Я слыхал, что отщепенцы этим промышляют, а те, кто не чтит ликов богов, обращаются к ним.
— Я не…
— Молчать! Эррей заповедал нам, что всякий проклятый, проявляющий зачатки силы, должен быть убит.
— Я ничего вам не сделал, айлорд.
Мне показалось, что пленник мог бы выпутаться, но почему-то не стал. Ждал милости айлорда? Страшно.
— Он ваш, — сказал айлорд толпе и вышел из круга. Какое-то время царила тишина, а затем раздался пронзительный свист. Я не сразу понял, что свистит дедушка, зато толпа селян истолковала знак по-своему. В беднягу полетели камни. Я видел, как он вздрагивает от жестоких ударов, как пытается прикрыть руками голову. Но камни становились все больше. Кровь заливала лохмотья мага, он упал на землю, и люди скрыли его от меня. Лишь на миг я увидел его худое, изможденное, измученное лицо, и теперь оно стояло перед глазами. Я сам едва сдерживал крик, который так и рвался с губ. За что? За что люди так поступили? Неужели он действительно мог проклясть нас? А если мог? Если дедушка прав, и уничтожение — единственный способ защититься от магии? Тогда, получается, мои односельчане были правы?
Я понял, что пора уходить. Почти слетел по лестнице и бросился домой, залез обратно в окно, задвинул створки, щелкнул засовом.
— Зар, что там? — приподнялась над печкой лохматая голова Тима.
— Ничего, смотрел, не идут ли родители, — сказал ему, а сердце билось так быстро, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Я не понимал, что происходит. Уже ничего не понимал. Забился на лавку, завернулся в тонкое одеяло и позорно разрыдался. Видел бы отец, сказал бы, что рано мне становиться взрослым.
Скрипнула дверь.
— А я говорю…
— Тише. — Мама прервала отца. — Дети спят.