Подвох состоял в том, что «химиками» в народе называли зэков, находящихся в ссылке на строительных объектах народного хозяйства. На «химию» обычно попадали зэки из мест лишения свободы, реже – прямо из зала суда. Сразу после принятия этого закона осужденных отправляли исключительно на строительство химических комбинатов – отсюда и пошло выражение «отбывать срок на химии», но в скором времени ареал их применения сильно расширился… Те, кто в колонии был отобран начальством работать на стройке, считались везунчиками: они жили в отдельных общежитиях, получали зарплату, пользовались, хоть и ограниченной, но свободой.
Человек десять таких «химиков» учились в нашей школе, и надо сказать, что это были самые надёжные ученики: в отличие от остальных, они никогда не пропускали занятий, были активны на уроках, дисциплину не нарушали. За любое нарушение правил поведения их строго наказывали: сажали в карцер (специально отведенная комната на первом этаже общежития). Больше всего «химики» боялись отправки на зону, поэтому всегда были отменно вежливы и послушны.
Помню только один отвратительный номер, который отмочил (в прямом смысле этого слова) самый пожилой из зэков в конце учебного года. Неглупый, умеющий размышлять и задавать интересные вопросы, он был обходителен и улыбчив с учителями, а на директора смотрел с нескрываемым подобострастием – начальник! Но на выпускном вечере старый «химик» напился в хлам и был обнаружен лежащим в вонючей луже на карте СССР в кабинете истории (преподавал историю сам директор) – извольте радоваться, уважаемый Василий Матвеевич!
Наш директор, Василий Матвеевич Смецкой, всем своим видом внушал уважение. Фигурой и походкой он напоминал состарившегося Собакевича. В грубой лепке его лица наблюдалась некая ярусность: над тяжёлым, нависшим лбом свисал косой, побитый сединою чуб, над глубоко посаженными, цепкими, серовато-белёсыми глазами нависали кустистые, тронутые седой изморозью брови, крупный рыхлый нос нависал над большим мягким ртом любителя поговорить. Сам он не был толстым, но всё по отдельности в нём выглядело толсто, казалось, даже язык во рту тоже был толст. Язык не полностью подчинялся директору: вместо буквы «Ф» он произносил «ХВ»: «хвевраль», «потхвельчик» – несмотря на этот и другие дефекты речи, он был неутомимый говорун.
По старости лет Смецкой был разжалован из заведующего гороно в директора вечерней школы. Порядок в школе при нём был идеальный: школа блистала чистотой и ухоженностью. Между первым и вторым этажами, на лестничной площадке, висел уютный ростовичок Ленина в кепке. Ильич лукаво щурился, привечая каждого поднимавшегося по ступеням, и снисходительно смотрел вслед удаляющимся… Деревянная, без потёртостей, блестевшая свежей охрой лестница была увешана вазончиками с вьющимися растениями. В школе было теплее, чем у нас дома: кочегары работали не за страх, а за совесть, которую, однако, не забывал контролировать наш вездесущий директор.