– Всё не так, Дэнни, – глаза Хилари были грустными, она нервно крутила в руках карандаш. Уолтерс вопросительно посмотрел на неё, – Мы далеко зашли. Тебе всего шестнадцать.
– Почти семнадцать.
– Не важно. Мне двадцать семь, почти двадцать восемь.
– Не важно.
– Важно, Дэнни. Всё имеет какие-то границы. Мы давно перешли их, и я думаю, сейчас надо притормозить.
Ещё Хилари говорила о муже и о долге, о моральных принципах и косых взглядах. Дэнни убеждал её, что всё это глупости, и отчего бы не жить сегодняшним днём, вместо того, чтобы оглядываться назад, постоянно обвиняя себя в совершённых грехах. Хилари назвала его ребёнком, Дэнни вспылил, бросил какую-то неприятную фразу про её мужа, она не выдержала, выскочила из-за стола, закричав и тут же плавно перейдя на полушёпот, чтобы их не услышали в коридоре, что-то о правах Дэнни и, в частности, по поводу его высказываний о Стивене. Уолтерс тоже что-то кричал, они стояли почти вплотную друг к другу, размахивали руками, время от времени соприкасаясь ими, и было уже наплевать на шум, производимый ими, когда Хилари вдруг замолчала и улыбнулась. Дэнни оборвал себя на полуслове и оторопело взглянул на неё.
– Поцелуй меня, – какая разница, кто это сказал.
Дни вдруг понеслись так быстро, что у Хилари даже кружилась голова, хотя, скорей всего, кружилась она по другой причине. Дэнни сводил её с ума, и абсолютно всё отодвинулось на второй план. Все мысли Хилари были о нём, она не помнила событий, вернее – не обращала на них внимания, происходящих с ней изо дня в день, словно не она вела уроки, не она готовила Стивену ужин, не она смеялась в ответ на его шутки, спала с ним в одной постели, изменяла ему. Всё стало серым, скучным, надоедливым дополнением к её основной яркой, безумной жизни, заполненной встречами с Дэнни, являющимися прямой противоположностью однообразия второго плана. Семейная жизнь приняла форму долга, креста, взваленного кем-то на плечи Хилари. И этот кто-то была она сама. Крест давил, и порой, по ночам, лёжа рядом со спящим мужем, Хилари раздумывала над тем, что, может, всё бросить и – в омут с головой!.. Потом она представляла их с Дэнни совместное существование и улыбалась.
В какой-то момент они с Уолтерсом дошли до того, что начали прогуливать уроки, иногда, конечно, может быть, раз в две недели, Хилари сказывалась больной, Дэнни писал записки от имени родителей с просьбой освобождения от занятий.
– У меня завтра первый урок – твой, – насмешливо сообщил Уолтерс. Они сидели в каком-то захудалом кафе, и сонные официанты с недоумением поглядывали на этих единственных посетителей, забредших в такую рань и оживлённо болтающих о чём-то, едва соприкасаясь кончиками пальцев.