– Вот и правильно… целей будешь. – Градомир хохотнул.
– Волот – это великан. Только человек. Как ты, например. Германцы – это племя людское, хунами называют, ну а мы волоты. Трёхметрового росту ребята. Сильные, крепкие, отличные бойцы. Народ на Руси испокон веку считал волотов славянскими богатырями и заступниками земли. Много про них былин сложено да песен народом спето. Да куда нам теперь, позабыто всё, да травой степной поросло. Всё стараемся похожими быть на ящериц. Хорошие ребята были, душевные. А песни как горланили, аж на слезу пробивало. Но, правда, когда бухинькие. Как накатят… песня, словно ручей весенний, льётся. Сибиряки они, из-под Омска откуда-то.
Значит, стоит этот дом. Мы метрах в ста залегли. Позёмка в глаза метёт, ни черта не видно. Только прожекторы с часовых вышек ночь чёрную лучом режут. Перевёртыши уже в огромных волчар перекинулись и тенью в пургу метнулись, по сторонам осмотреться. А мы лежим, ждём, значит, разведку свою. Тут меня и подзывает капитан Снежок. «Рядовой Громов… – шепчет мне, – видишь берёзу большую? – Я киваю. – А ну, сопля замороженная, полезай на её…» Я еле сдержался от злости и в ночь не завыл. «Я сказал, говно беличье, бегом… – цедит сквозь белые зубы, – это приказ… И чтобы, как сыч, глаз с дома не сводил. Как понял меня, рядовой?..» – «Понял…» – бурчу обиженно в шапку, чтобы не заматериться вслух. «Смотри у меня… Твоя задача, щенок, – потвердить уничтожение врага и дойти живым до высоты. И никакой самодеятельности… Ты должен выжить, рядовой Громов, слышишь меня, любой ценой. И что бы ни произошло… в бой не ввязываться…»
Мне показалось, что у него даже глаза синим туманом пошли от злости. Делать нечего… зубами заскрипел и пополз по сугробам к берёзе. Залез на неё кое-как, метров на пять. Взгромоздился. Сижу, как кукушка, смотрю. А через бинокль ни черта не видно.
Ветер снег в морду мёл так, что оптику забивало. Минут двадцать ничего не происходило. А потом взрыв страшенный, да не один, тут же другой. Я чуть с дерева не свалился, от неожиданности. Да и взрывной волной хорошо обдало жаром. Сразу MG-15 немецкий застрекотал с вышки, потом второй, третий. Смотрю, дом этот в щепки раскидало по округе. Только брёвна огнём полыхают. Ор поднялся, крик, сирена воет, Фашисты по двору мечутся. Где-то ППШ застрочил. Ещё один взрыв. Наш отряд как на ладони оказался у немцев.
Смотрю, по снегу волоты заметались. Перед домом пустырь голый был. Не укрыться нигде. Тут же прожекторы их стараются высветить из темноты. Недалеко вой жуткий. Стон. Хрип. Стрельба. Кому-то, слышу, глотку порвали. Кровью захаркал. Снова стрельба. Перевёртыши наши против оборотней немецких в шкуры вцепились друг другу. Уже кровью харкают. Охрипли… Где-то мечи лязгнули. Один прожектор погас. Из парней кто-то выбил. А потом, Серёжа, я поседел… Звери на ферме от морока поводыря отходить стали. Просыпаться… Такой вой затрубили! У меня сердце в пятки ушло, ноги ватные стали, и душа от тела отделилась.