– Соцзащита? Давно пора этих пьяниц проверить. Целым дням тока и делают, что песни горланят, да по помойкам собирают пивные банки и картон. На бутылку. Спасу от них не никакого!
– Нет. У них мячик с балкона упал, хочу вернуть.
Бабка не поверила:
– Откудова у них такие мячи дорогущие? Да и детей у них нет, давно отобрали.
Правда, дверь открыла и с кряхтением полезла за мной на пятый этаж. На звонок я жала долго и настойчиво, но мне, конечно, никто не открыл. Мяч удобно лежал в руке, вот только ощущение, что я его украла, не исчезало. И тут бабка снова достала огромную связку ключей из кармана, перебрала её неловкими, плохо гнущимися пальцами и отперла дверь в квартиру.
В лицо ударил свежий морской воздух. Когда она повернулась ко мне, я не поверила своим глазам. Куда делось простоватое лицо? Куда делись выцветшие глаза и волосатая бородавка?! На меня смотрел строгий, худощавый, аристократичный лик:
– Ну, раз такая настырная, то пошли.
Не буду врать, что я испугалась, но ментоловый холодок медленно вполз мне за шиворот…
– Что же ты стоишь? Ты ведь хотела посмотреть, как сложилась бы твоя жизнь, если бы ты поступила на филолога? Перешагни порог и узнаешь.
– Вернуться будет нельзя?
– Отчего же, можно. Но ты скорее всего не захочешь. Мячик – ключ. Захочешь обратно – просто кинь в дверь. Но учти, он на один переход и выбор придется сделать окончательный. Или там – или здесь.
Изнутри квартира выглядела как средней паршивости притон – линолеум грязный настолько, что не виден рисунок, пыльные окна, почти не пропускающие свет, свалившийся карниз с одной шторой, перевернутый диван… Это была бы моя жизнь, если бы я поступила в питерский вуз?! Не могу поверить, что ЭТО ждало меня после окончания филологического факультета, о котором я так мечтала раньше и так печалюсь сейчас.
Один шаг, чтобы переступить порог. И я стою в залитой солнцем комнате с высоченным окном в эркере. Там же, в эркере старое кресло с «ушами», купленное у старушки-соседки, коренной петербурженки, которая будучи в преклонном возрасте уезжала к сыну и не могла забрать все свои вещи. Еще у нее я купила старинный секретер, потрескавшийся, с плохо закрывающимися ящиками. В подарок она отдала тяжеленный шкаф и несколько фотоальбомов. В кресле, под пледом дремал Финик. Сына библиотечной кошки я получила в нагрузку к списанным книгам – томикам Цветаевой и Хармса. Забавно, но оказывается, я неплохо устроилась! С другой стороны, и шкаф, и кресло, и книги получили вторую жизнь в той же питерской коммуналке.
Привычным жестом я вытащила из буфета блестящий чайник и пошла готовить себе полдник. Чайник не электрический, потому что кипятить воду на кухне интереснее. Там можно встретить соседа дядю Толю, отсидевшего в советское время за фарцу и до сих пор имеющего полулегальные возможности достать что угодно. И Зина-балерина, девчонка из-под Калуги, танцующая, ой, простите, служащая в Мариинке (пока в кордебалете, но она верит, что однажды станет звездой и я в нее верю) тоже приходит на нашу кухню, чтобы выпить свой зеленый чай и понюхать мой бутерброд с колбасой и сливочным маслом. На кухне неудобно готовить только когда там зависает Эммануэль, 80 года рождения. Год указан совсем не случайно. Эммануэль мулатка, память об Олимпиаде-80. Она мама 4 детей и жена слесаря НПК Морсвязьавтоматика. Обычно, если она на кухне, то заняты все 8 конфорок двух газовых плит. Но в середине дня тут тихо, я делаю чай и иду в свою комнату. В окно виден шпиль Адмиралтейства и бесконечные серые тучи. Стола у меня нет, зато есть широкий мраморный подоконник. За годы учебы я научилась сервировать на нем завтраки-обеды-ужины не хуже чем в ресторане. Завтра по плану открытие моей выставки, я увлеклась скетчами и выпустила несколько книг с собственными иллюстрациями. После – девичник в Петергофе.