Дед брал его, мальчишку, в сокровищницу семьи – винные погреба. Какой бы ни была погода снаружи, здесь всегда в меру влажно и прохладно. Шествуя мимо длинного ряда бочек, старик делился главными тайнами, превращающими гроздья винограда в божественный нектар с ярким и неповторимым вкусом.
– Наш секрет хранится веками и передаётся в семье по наследству.
– Почему этот секрет так важен? – спрашивал маленький Илберт.
– Он делает наше вино особенным, – отвечал старый граф, – еще много сотен лет люди будут гадать, почему именно мы – лучшие виноделы Шампани.
– А как узнать, от кого надо хранить секрет, а от кого нет? – загорались детские глазёнки.
– Я посвящаю в это таинство тебя. Потом ты должен будешь выбрать того, кто продолжит наше дело. Поверь, это единственная тайна, что не отягощает души, а наполняет её гордостью за старания тех, кто жил до нас.
Наливая в кубок тёмно-красное вино, старый граф вдыхал его аромат, пробовал на вкус и вдохновенно говорил:
– Такое благородное вино не пьют в одиночестве, его послевкусие очаровывает. Это священнодействие разделяют с друзьями и любимыми. Вино, мой мальчик, рождается, как дитя. Имеет свой характер, капризничает. Источая аромат, искрится, как солнечный луч на воде. Долго томится в прохладном подвале, наполняясь магической силой, и ждёт своего часа, когда снова увидит лучистый свет. Оно, как юная дева, нежно прикасается к устам. И тогда вкусивший этот колдовской напиток благословит небеса и этот край, и тех, кто создал это великолепие. В его тело войдут солнце и радость, покой и благодать. С годами вино тоже приобретает зрелость, но, в отличие от людей, старость не приходит к нему.
Для графа виноделие означало всё, сильней дед дорожил только своим внуком. Старческой рукой прижимая к себе Илберта, он верил, что эта родная душа сохранит завещанное ему наследие.
– Храни и приумножай богатство нашего славного рода. Вся надежда на тебя, мой мальчик. Мои сыновья избрали другую стезю… Что твой отец, что Андре, – с грустью добавлял он.
Вспоминая, молодой граф улыбнулся. Как же он благодарен деду за эту тонкую науку!
Но тут в памяти вновь всплыл последний разговор дяди Андре с отцом, и по мужественному лицу пробежала тень. Илберт пришпорил коня, и сопровождавшим его слугам пришлось подстегнуть и своих лошадей.
По обе стороны пролива человека с жемчужной серьгой все знали как Пьёвро. Он не помнил, когда к нему приклеилось это прозвище – «Спрут». Может, в юности, когда он был матросом. Все удивлялись, как он, взявшись за множество дел, всё успевал. «Смышлёный и рукастый», – говорили о нём бывалые моряки. Или, возможно, в детстве, когда он рассказывал, как поймал большого осьминога, опустив на дно старый сапог… Он давно забыл, как звали его прежде. Волосы потеряли цвет, кожа огрубела, лицо казалось высеченным из камня. Высокий, поджарый, он напоминал нависшую над морем скалу, в которой угадывались человеческие черты.