— Вишь, думат, как лучше опутать народ.
— Нет, должно, забыл, с чего начинать.
— Котелок заклинило. Изговорился весь чисто, видать…»
На таких же репликах построен и эпизод с клубным спектаклем. Пьеса захватила зрителей. Переживания их непосредственны и эмоциональны, они сразу же выливаются в гул одобрения или возмущения всем происходящим на сцене.
«— Ого! Эта ему не та, золотозубая шлюха.
— Мотри, как режет: глаза-то, как ножи!
— Вот как пыряет она этого золотопогонника…
И когда Валентина ударила офицера по щеке, зал одобрительно ухнул.
— Вот это так!
— Дай и той, чтобы не обидно было!
— Не подарок им — рабочая девка!»
Словесная ткань «Борели» отличается живописностью, хорошим подбором красок. Вместе с тем здесь нельзя не указать и на чрезмерную перегруженность повествования вульгаризмами, грубыми словечками и оборотами. Впрочем, натуралистичность языка «Борели» — явление историческое Это своеобразная болезнь роста, те родимые пятна времени, которыми отмечены многие произведения тех лет. Ведь как известно, и Федор Гладков, и Александр Фадеев, да и другие наши писатели позднее тщательно очищали свои первые книги от натуралистических излишеств.
Вне учета конкретно-исторической обстановки и времени трудно уяснить себе эту особенность книги Петрова. «В этой вещи, — признавался писатель, — я не избежал натурализма. Главный герой романа Василий Медведев настолько был «натурален», что позднее… пришлось наделять его новыми, более мягкими чертами, устраняя прежние грубо-натуралистические»[7]. По словам автора, увлечение натурализмом объяснялось оторванностью от хорошей литературной среды и, если угодно, данью времени и господствовавшим вкусам. «На читке «Борели», — вспоминает он, — среди любителей литературы один из студентов техникума заметил, что язык моих героев и вообще язык всей вещи — слащавый, для нежных женщин»[8].
Но, справедливо указывая на излишнюю натуралистичность языка романа, следует иметь в виду и еще одно принципиальное обстоятельство. Петров был убежденным защитником языковой специфики и языкового богатства литературы. Подкрепляя свои доводы ссылками на Льва Толстого и Михаила Шолохова, он заявлял: «Мы особенность, специфичность языка отбросить никак не можем, в противном случае получится сухо, не узнать Сибири». И далее: «Мы должны как-то в наших произведениях показать разговорную речь сибиряков, иначе как же мы отличим сибиряка, да еще старожила, от вологодского или вятского жителя»[9].
Именно отсюда идет у Петрова уснащение речи персонажей, а отчасти и авторского текста типично сибирским говорком: