Навстречу Лакричнику, шмыгая пятками, вышагивал долговязый Нечаев. И вдруг ни с того, ни с сего улыбнулся. Не такой уже совершенно открытой улыбкой, но все же что-то ласковое и теплое засветилось у него в глазах. А между тем он с Лакричником прежде даже никогда не здоровался. Насильно раздвинув губы, Лакричник тоже улыбнулся Нечаеву. Не помешает. Но телеграфист вдруг глянул на него в упор и сразу сделался ледяным. Лакричник понял, что беглая улыбка Нечаева предназначалась не ему, а кому-то, кто. шел позади него. Он быстро оглянулся и успел заметить женщину, которую тут же от него оттерла толпа. В памяти успело отпечататься ее лицо, миловидное, круглое, и взгляд слегка исподлобья — может быть, потому, что подбородок у женщины был чуточку лишне опущен вниз. Она тут же исчезла, и Нечаев даже не приблизился к ней, так дальше и пошел по платформе. Но Лакричник остановился, как пришпиленный, зажмурив глаза и напряженно припоминая, где он однажды видел уже это лицо. И еще — словно прощупывая тьму тонким лучиком света — почему ей улыбнулся Нечаев?
И он вспомнил. Недели две тому назад эта женщина с опущенным подбородком и взглядом исподлобья ему попалась поблизости от больницы, когда он, окоченевший от долгого сидения в своем наблюдательном пункте, бежал домой погреться…
С тех пор, как приехала Анюта, работы у Лебедева стало намного больше. Но зато и работалось ему легче. Ночной бессонный разговор у печатного станка Лебедева нисколько не утомлял, наоборот освежал, прибавлял новые силы.
Вернувшись к себе на рассвете, он даже не ложился спать, а сразу брался снова за перо. Именно в эти часы острее всего у него работала мысль, и на бумагу ложились самые сильные, набатные строчки.
В конце апреля приехал в Красноярск Стась Динамит. Он привез из Союзного комитета большую связку нелегальной литературы: книг, брошюр. Лебедев стал внимательно просматривать — добрая половина меньшевистского толка.
— А зачем это нам? — спросил он Стася.
Стась, постукивая каблуками рыжих, промокших насквозь ботинок — по городу везде стояли лужи, — грелся у печки. Он оглянулся, пожал плечами:
— В Томске читают.
Лебедев отобрал с десяток брошюр, все остальное хладнокровно бросил в печь.
— Грейся, Стась. Ты вез эту дрянь, промок, продрог, рисковал попасть в полицию — ты заслужил, чтобы хорошенько погреться.
Стась стоял, в изумлении выпучив глаза.
— Ну, а что еще нового, Стась? Что слышно о съезде? Когда будем подбирать делегата?
— Он уехал давно уже.
— Кто? Делегат?
— Да… А что? Ты этому удивляешься?
__ Нет… я совсем не удивляюсь. Собственно, я этого и ждал… А интересует меня только одно: кто поехал?