Савва вдруг расхохотался.
— Ну чего ты? — устало спросила Вера. Ей надо было еще копить и копить силы в себе, а он дразнит. — Саввушка, ты не смейся.
Он подошел к ней, нагнулся и шепнул на ухо:
— Знаешь, а ты сейчас ни дать ни взять чумазая и сердитая Верка. Помнишь, с корзиной в лес за грибами бежала? В тот день, как я приехал.
— Ну, помню, — пасмурно улыбнулась она. — Медведь деревянный!
Савва стоял в нерешительности. Очень хотелось назвать Веру самым нежным, самым ласковым, давно уже для нее придуманным словом. Никогда еще такой близкой и такой хорошей она не казалась ему. Но разве просто сказать это слово именно сейчас, в страшной спешке, когда он не может выговорить его вот уже целый год? И надо ли? Ей-богу же, Веруська и так все понимает!
— Ты не бойся, — сказал он наконец. — Ну не бойся.
— А я и не боюсь, — презрительно опуская вниз углы губ, ответила Вера, хотя плечи у нее по-прежнему все — еще подрагивали. И чтобы оборвать дрожь, закричала на Савву: — Чего же ты ждешь? Вон зориться уже скоро начнет…
Он отошел к обрыву, лег на живот и, придерживаясь руками за туго натянутую веревку, свесил ноги.
— Очень даже интересно. Никогда еще на воздухе стоять не приходилось, — говорил он, а сам чувствовал, как и у него что-то холодеет внутри. — Ну-ка, Веруся, малость потрави бечеву.
Теперь он опирался на локти, и над кромкой утеса были видны только его плечи и голова.
Небо постепенно становилось все светлее и светлее. Над вершинами сосен показался тонкий рожок белого, как бумага, месяца..
— Поехали! — решительно сказал Савва, беря, в правую руку свой шест, а левой отталкиваясь от камня. — Трави, Веруся. У-ух, ты!..
Исчезла и голова.
Медленно и равномерно ползла по бревну веревка. Вере казалось, что она вытравила уже несколько десятков сажен, а Саввиного свиста все еще не было слышно.
В березничке на Мольтенском лугу затоковал тетерев. Подумать только, вся земля в зелени, а этому никак неймется. Где-то дальше еще, в болотной низине, серебряно-чистыми голосами закурлыкали журавли. На утренней зорьке всегда бывают звуки такими чистыми. Даже гудки паровозов становятся мягкими и певучими…
Вера вдруг подумала, как теперь о них дома тревожится мать. До чего же неладно, что крадучись они ушли. Надо было придумать что-нибудь, по-честному отпроситься. Как теперь объяснить родителям, почему они с Саввой дома не ночевали? И эта забота постепенно отвлекла Веру от навязчивой мысли, что Савва может разбиться.
Время от времени со страхом поглядывая вниз, Савва крутился на веревке. Перед ним то проплывала желтая стена утеса, то веселой зеленью блестел Мольтенский луг, то серебристо мерцали бурливые перекаты Уды. Прямо под ногами внизу росли какие-то кусты, но какие именно — тальник, боярка или черемуха, — с такой высоты разглядеть он не мог. Вначале Савва часто дотрагивался рукой до холодного камня, потом утес стал отходить все дальше и дальше, и только своей «пикой» Савва едва мог достать до него.