Лестницы оказывались совсем ни к чему. На веревках некоторые пробовали спускаться, но, повисев над пропастью несколько минут, в ужасе требовали, чтобы их скорее подняли наверх. Издали сделать было нельзя ничего — людей относило от скалы, — а прыгнуть на кромку уступа отчаянных голов не находилось. Кружным путем, прорубив в сосновой чаще дорогу, завезли на утес пожарную машину и несколько бочек воды. Напялив на голову желтую, как самовар, латунную каску, сам начальник дружины сел с брандспойтом в люльку. Заработала машина. Ударила в камень тугая струя воды. Но краска уже засохла прочно и бравые пожарники, израсходовав всю воду, только отлично вымыли скалу. А надпись после этого засветилась еще ярче.
Уничтожением крамольного слова занимался со своей полусотней и казачий есаул Ошаров. Но сделать также ничего не мог. Киреев скептически кривил губы:
— Надо выписывать так называемого альпиниста или акробата из цирка. А пока, Роман Захарыч, — заявил он Баранову, — придется вам, так сказать, зачислить эту надпись в городское имущество. Возимся с ней — только больше внимания к ней привлекаем.
И постепенно все отступились.
А для рабочих этот утес стал как бы знаменем революции. Где бы теперь ни собирались сходки или массовки, ораторы в своих речах непременно упоминали о надписи на скале, как о символе близкого освобождения народа.
День Первого мая минул спокойно, хотя Киреев и ждал больших беспорядков. Люди ходили по городу с красными флагами, пели революционные песни. Уже беспорядок? Да. Но еще на. такой грани, когда с ним можно мириться. И если не мириться, то терпеть. А поднимись над головами людей казачья нагайка или полицейская шашка — сразу завяжется схватка. Киреев этого не хотел. Киреев этого боялся. Если бы в городе было больше полиции, жандармов и войск, он не боялся бы. И даже, пожалуй, хотел бы схватки. Потому что награды даются только победителям. Не будешь драться — не будет и побед. А драться, имея слабые силы, значит провалить победу, получить взбучку и от противника и от начальства. Уж лучше делать вид, что даже и не было повода для схватки. Тем более, что с месяц тому назад, на случай эксцессов для согласованных и совместных действий Кирееву подчинили и городского полицмейстера Сухова и командира казачьей полусотни есаула Ошарова. Сделай что-нибудь неудачно, эти же гуси потом и подсидят. Ошаров определенно недоволен, что есаул — притом дворянин! — оказался в подчинении у неродовитого ротмистра. А сам-то, дворянская косточка, уже проявил свои, так сказать, стратегические способности — ускакал с полусотней на Вознесенку глядеть крамольную надпись и оказался отрезанным рекой, когда в слободе зареяли красные флаги и люди затопили все улицы. Между прочим, у паромщика Финогена тоже ни раньше, ни позже заклинились на карбасе рули. Ох, надо бы «заклинить» ему хорошенько!..