— Усе здесь смотрут в окно. Как заводные.
— А что там? — с таким решительным напором спросил Лебедев, что жандарм механически ответил ему:
— Воля, — но тут же спохватился, сердито закричал — Идите молчком. Прамо!
Он, должно быть, уловил что-то тревожное в поведении Лебедева, потому что с этого времени почти беспрестанно командовал:
— Руки!.. Голову прамо!.. Смотрите уперод…
Броситься бы сейчас на этого жандарма! Но Лебедев отчетливо сознавал, что курок будет спущен все же быстрее, нежели он, Лебедев, успеет выбить из руки жандарма револьвер.
Вот и распахнутая дверь камеры… Все! Проверен, обдуман, взвешен был каждый шаг, не упущено ничего. О камень этих стен, видимо, разбилась не одна такая воля, как у него. Лебедев перевел дыхание: сейчас пружина лопнет…
— Проходите в камеру. До стены. Стоять смирно.
За ним звучно чавкнула дверь. Совсем как в проходной. И сразу, как вспышка молнии, жгучая мысль возникла у Лебедева: «Ударить дверью!» Дальнейшее мысль облекла уже не в слова, а в зрительные, летучие образы: борьба, окно…
И в тот малый промежуток времени, пока жандарм вкладывал в замочную скважину ключ и готовился повернуть его, Лебедев подскочил к двери, слегка отпрянул и изо всей силы толкнул ее плечом.
Она распахнулась очень легко. А потом ударилась во что-то тугое. И Лебедев одновременно услышал глухой вскрик и резкий стук железа, упавшего на каменный пол.
Лебедев выскочил в коридор. Жандарм стоял, шатаясь, руками прикрыв разбитое лицо. Возле его ног валялся револьвер. Лебедев ногой отбросил револьвер в сторону, схватил жандарма за воротник, втолкнул в камеру, захлопнул дверь и повернул в ней ключ.
Все это произошло непостижимо быстро. В силу какой-то психологической инерции Лебедев даже невольно оглянулся: не остался ли здесь, в коридоре, только что брошенный им в камеру жандарм? Но это было тоже мгновением. Лебедев овладел собой. Нагнулся, поднял револьвер, опустил его в карман и пошел по коридору.
Он поднялся по лестнице, остановился на площадке под окном. Вытянул руки. Пальцы легли на широкий каменный подоконник, а до рамы рука не достала. Как дотянуться? Подставить бы хотя полено…
Где взять его? И тут Лебедеву вспомнилось: метла в дальнем углу коридора! Он, ступая на цыпочках и не сводя глаз с двери в проходную, принес метлу, развел концы прутьев в разные стороны, так что, поставленная прямо, метла приобрела устойчивость, прислонил ее к стене и, придерживаясь рукой за черенок, ногой опираясь в верхний срез прутьев, подпрыгнул., С первого же разу он кулаком выбил стекло. Осколки серебряно зазвенели, посыпавшись на подоконник, а Лебедев успел ухватиться за переплет рамы. Острая боль в раненой руке пронизала его, но Лебедев не разжал пальцев. Вторым рывком он подтянулся на подоконник, а третьим, ударяясь головой о раму и осыпая плечи осколками стекол, втащил и всего себя. Холодный ветер пахнул ему в лицо. Лебедев жадно глянул вниз. Пустой, заполненный сухим желтым бурьяном двор. Какие-то склады. Концом ко двору примыкает чужой сеновал. На него можно взобраться по неплотно сбитым доскам забора. В другом конце сеновала лестница, распахнуты настежь ворота — и улица… Свобода!