— Вот ведь только что держал варник в руках. Куда-то сунул — и не помню.
Вера подбрасывала ему пропажу с другой стороны и нараспев корила:
— Эх ты, слепой ты, слепой! Ничего-то ты не видишь, совсем ничего. Вот же он, варник твой, рядом с тобой лежит. Ну?
Агафья Степановна тихонько, про себя, посмеивалась: «Славные ребятишки!» Такие жизнь вместе пройдут — как песню споют. И дай бог им. Сколько видишь сейчас всякого озорства и непотребства! Парни пьянствуют, в карты режутся, на улицах охальничают. Оно и понятно: молодая кровь бунтует, а силу с пользой не знают куда и как приложить. И девушки тоже многие стали вольничать. Сперва прогулки, вечеринки, а там, глядишь, и вовсе от дому отобьется, подумать больно — уличной гуленой станет.
Говорят, все от родительского воспитания зависит. Так-то оно так, а попробуй держать детей в строгости, в правилах жизни, если кругом, как поветрие, распущенность пошла. И государство, держава царская, в этом деле тоже не с боку припека. Пьянку кто поощряет? Семья разве? Для семьи это страх и горе. Казенных монополек на каждом углу пооткрывали, не то бутылками — сотками, даже двухсотками стали вино продавать. На бутылку у иного, может, денег еще и не сыщется, а на двухсотку слабый человек всегда найдет. Вытянет прямо у крыльца монопольки вино через горлышко, а стекло — об камень. Вот и радость себе нашел. Тоже и картеж.
Казенные игорные дома в больших городах, а с них картежная зараза повсюду теперь поползла. Хорошо, что Савва к книжкам пристрастился, а за ним и Веруська почитывает. Ума набираются. И чистоту души сохранили оба.
Филипп Петрович под нос себе мурлыкал песенку:
— Скажи, скажи, мудреная,
В кого была влюбленная?
— Любила друга первого,
Теперь люблю последнего…
Он намотал дратву на кулаки, стал затягивать — дратва лопнула.
— Эх, пеньки золоченые! — вскрикнул Филипп Петрович. — Савва, пускай нитки на четыре потолще. Да варом получше протирай.
— Ладно, — отозвался Савва. — Веруська, где нитки?
Вера всплеснула руками:
— Да что это сегодня с тобой? Вон же они, на полу. Ногами их топчешь.
Агафья Стецановна оторвалась от своей штопки.
— Доченька, сходи в сени, наруби капусты к ужину и поставь на шесток, пусть растает.
Примотав напоследок конец подготовленной дратвы к пуговице пиджака Саввы, Вера пошла выполнять поручение матери. Взяла большую эмалированную миску, вооружилась сечкой, накинула на плечи теплый платок и распахнула дверь в сени. Ворвалось тугое облако морозного пара, и вместе с ним влетели в дом сухие снежинки.
— Вот разыгралась пурга, не дай господи, — озабоченно сказала Агафья Степановна. — Вовсе забьет сени снегом. Саввушка, ты видел, ветром вчера на сенях крышу как задрало?