Эта аллергия — самое постыдное, что есть во мне. Из-за нее я чувствую себя маленьким ребенком в очках с бутылкой колы и с сопливым носом. Я ненавижу, что это так иррационально. Ненавижу, что не могу ее контролировать. Ненавижу, что у меня такая нелепая уязвимость.
Я не знаю, как она об этом узнала, но тот факт, что она догадалась и использовала это против меня, приводит меня в полную ярость.
Поэтому я затащил ее под воду, чтобы дать ей попробовать ее собственное лекарство. Посмотреть, как ей понравится цепляться за поверхность и задыхаться, беспомощно сопротивляясь потребности дышать.
Мне стало легче. На минуту.
Но это также заставило меня почувствовать кое-что еще.
Ее тело, извивающееся и бьющееся об меня.
Это не должно было выглядеть сексуально. И все же, мое сердце колотится не только поэтому…
— Кэл, — зовет мой отец, когда я прохожу через дверной проем кухни.
— Что? — я заглядываю на кухню и вижу, что он сидит за стойкой и ест одно из блюд, которые повар хранит в холодильнике.
— Где Аида? — спрашивает он.
— У бассейна, — говорю я ему, скрещивая руки на голой груди. Я не потрудился захватить полотенце, поэтому вода капает на кафель.
— Ты должен пригласить ее куда-нибудь сегодня вечером. Поужинать. Может быть, на спектакль.
— С какой целью?
— Из-за твоего… несчастного случая… вчера ты не воспользовался номером для новобрачных.
— Я знаю об этом, — говорю я ему, стараясь, чтобы в моем голосе не было сарказма.
— Тебе нужно закрепить сделку, так сказать. Ты знаешь, что брак не является окончательным, пока он не заключен.
— Так ты хочешь, чтобы я трахнул ее сегодня вечером, ты это имеешь в виду?
Он откладывает вилку и смотрит на меня холодным взглядом.
— Не нужно грубить.
— Давай назовем лопату лопатой. Ты хочешь, чтобы я трахнул эту девушку, несмотря на то, что мы ненавидим друг друга, несмотря на то, что вчера она пыталась меня убить, потому что ты не хочешь, чтобы твой драгоценный альянс рухнул.
— Именно, — говорит он, снова беря вилку и выковыривая виноградину из салата Уолдорф. — И не забудь, это не мой союз. Он выгоден тебе больше, чем кому бы то ни было.
— Верно, — говорю я с горечью. — До сих пор мне это доставляло истинное удовольствие.
Я поднимаюсь наверх, снимаю плавки и включаю душ настолько горячий, насколько могу выдержать. Я довольно долго намыливаюсь, мою волосы, позволяя воде стекать мне на плечи.
Я знаю, что должен «сделать Аиду своей женой» во всех смыслах этого слова, но я сомневаюсь, что она будет в настроении для этого после того, как я почти утопил ее. Я никогда не был сторонником больших романтических жестов, но даже при самом либеральном толковании, я не думаю, что водный абордаж считается прелюдией.