Монокль. Рецензии на книги Михаила Гундарина (Буев) - страница 21

Цоя и романтики, признаться (на мой взгляд дилетанта), в «треке» Гундарина не так уж много. Вернее, так: Цоя в четвёртом «треке» меньше, чем хотелось бы и чем есть в других «треках». Просто некое упоминание: «На стареньком, но вполне годном ноутбуке [Копытов] ставит на всю (небольшую) громкость один и тот же плей-лист. Песни его детства и юности. От Цоя и “Нирваны” до “Сплина” и “Оазиса”…»; а вот романтики я тут и вовсе не увидел. Автор из всей романтики Цоя вытащил… кусочек мистики. Допускаю, что я глядел или плохо, или в другую сторону (что, впрочем, тоже плохо, а значит, что и не глядел совсем).

Разве что оба: и Цой (лирический герой его песни), и Копытов (не лирический, но герой рассказа Гундарина) находятся по эту, а не по ту сторону окна. Вся жизнь – внутри них самих. У Цоя: «Гроза за окном, гроза с той стороны окна, горят фонари и причудливы тени. Я смотрю в ночь, я вижу, что ночь темна…» В «треке» Гундарина весь сюжет и весь «мильон терзаний» по сути тоже происходят в квартире главного персонажа/внутри себя.

И там, и сям – вино. Алкоголь! У Цоя: «Я пил вино. Я так люблю вино». Напился – и гуляй в собственных фантазиях, сколько и где хочешь. Гуляй-не хочу! У Гундарина Копытов, с каждым днём повышая градус, тоскует о несбывшемся (мол, «провинциалов обижают») и мечтает перебраться в столицу (кстати, сам автор книги в Белокаменную из провинции несколько лет назад тоже перебрался), но… «Копытов, увлечённо мотающийся по стране, её фестивалям и тусовкам (да, и на паре мелких слэмов он победил!), об этом [чтобы перебраться] как-то не думал…» А вот автор «#ПесенЦоя» по фестивалям и тусовкам ещё как мотался! И продолжает мотаться довольно активно! От чьего ж тогда имени возникла модальность «надо бы перебираться», не очень понятно, ведь Копытов – герой лишь рассказа Гундарина, но отнюдь не его романа.

Ещё Копытов мечтает взлететь. Помните Катерину c её монологом из «Грозы», который в советской школе учили наизусть (или близко к тексту)? «Отчего люди не летают! Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе́, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать не́што теперь?» Кто помнит, тот знает, что это Островский. Не тот, который Николай Алексеевич с его сентенциями, как надо суметь прожить жизнь, чтобы «не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы», а тот, который драматург Александр Николаевич аж из века XIX. Фиксируем Островского.

Конец пятого «трека» безрадостен. Снова алкоголь (смешаны реальность и фантазии): «