Сейчас это считается тяжким преступлением, а убийство и изнасилование узаконены.
Охренеть.
Как раз перед тем, как первый из обвиняемых произносит свои последние слова, я закрываю уши Рейн руками. Она не смотрит трансляцию – ее взгляд приклеен к нетронутому завтраку с того момента, как включился телевизор, но я знаю, что она слушает.
Рейн поднимает большие голубые глаза, и на мгновение мне кажется, что нас только двое в зале.
Бах!
Звук от падения тела на дно ямы отдается в сердце, но я заставляю себя выдавить улыбку.
Бах!
Я провожу большими пальцами по ее щекам, очень осторожно касаясь правой стороны, где теперь красуется приличный фиолетово-зеленый синяк.
Бах!
Третий заключенный получает пулю между глаз, а меня затягивает в ее глаза. Уголки ее полных розовых губ подергиваются, как будто она хочет улыбнуться в ответ, но вместо этого они опускаются, как и ее взгляд.
Бах!
И я не могу упрекнуть ее. Я, наверное, один такой ублюдок, который может улыбаться, когда людей казнят в прямом эфире.
Бах!
Потому что я единственный ублюдок, который видит ее лицо, пока это происходит.
Квинт, сидящий напротив нас, с отвращением отодвигает свою тарелку и прикрывает рот ладонью, в то время как Ламар тупо пялится на экран, как будто он просто смотрит очередной дешевый фильм ужасов.
Я прижимаю голову Рейн к груди, радуясь тому, что она не сходит с ума и, что она здесь со мной, а не лежит на дне ямы в Плаза-парке. А еще у меня начинает возникать ощущение, что казни – не единственное, на что глазеет народ в ресторане.
Я поднимаю глаза и вижу, что родители Картера, сидящие через несколько столиков от нас, смотрят в нашу сторону. Его сестра в накладных наушниках играет на чьем-то телефоне – без сомнения, это всё для того, чтобы уберечь ее от происходящего на экране. Ее родители выглядят не очень-то счастливыми. У миссис Реншоу хватает южного чувства приличия, чтобы отвернуться, но отец Картера выдерживает мой взгляд, кажется, несколько часов. В его опухших, налитых кровью глазах нет вызова – старый ублюдок едва может ходить; в них только глубокая печаль.
Мне знакомо это чувство. Я уже терял её.
Картер не пришел с ними завтракать, и, честно говоря, я его не виню. Одной мысли о том, чтобы увидеть Рейн с кем-то другим, было достаточно, чтобы я собрал свои вещи и уехал. Мне хочется посочувствовать этому парню, и я бы посочувствовал, если бы он этого заслуживал. Но я знаю таких придурков, как он. Популярный. Привлекательный. Заносчивый. Такие парни, как он, плохо воспринимают отказ. Они закатывают истерики, как дети, когда не получают того, что хотят. И где бы Картер сейчас ни был, я предполагаю, что он обдумывает свой следующий шаг, а не зализывает раны.