– Разведчиками? – тело Уэса расслаблено, но его тон вызывающий.
– Именно так. У нас кончается дерьмо теперь, когда все вы, бездомные собрались здесь. Кто-то должен сделать кое-какие покупки.
– Я не могу уйти, – вылетает у меня. – Пожалуйста, позволь мне заняться чем-нибудь другим. У нас ранен друг, и кто-то должен остаться здесь, чтобы позаботиться о нем.
Кью смотрит на меня с подозрением:
– Ты хороша в подобном дерьме?
– В каком подобном?
– В лечении.
Я сажусь и киваю:
– Моя мама медсестра... была медсестрой скорой помощи. Она многому меня научила.
Кью снова щелкает длинным ногтем и указывает им мне прямо между глаз:
– Хорошо. Ты будешь моим медиком. Можешь начать с этого, – она переводит палец с моего лица на лицо мистера Реншоу.
Я бросаю взгляд на мистера Реншоу и вижу, как румянец исчезает с его лица.
– И постарайся не разочаровать меня, – хихикает Кью, шествуя к своему столику.
За ним сидят подростки – все немытые, с грубой внешностью и вооруженные.
– Мне бы не хотелось отдавать всех вас «Бонис».
И я понимаю, что они беглецы.
Все мы – просто бродяги и беглецы.
Повернувшись к отцу Картера, который не произнес ни слова с тех пор, как мы сели, я спрашиваю:
– Зачем вам нужен врач, мистер Реншоу?
Он печально улыбается мне:
– Сейчас это неважно. Важно то, чтобы ты знала, как мы сожалеем о твоих родных, Рейнбо… то есть Рейн. – Отец Картера, похожий на медведя гризли, смотрит на Уэса, вспоминая, что он сказал о моем имени, и с серьезностью кивает ему.
Миссис Реншоу тянется через стол и сжимает мою руку.
– Мне так жаль, малышка, – ее тёмно-карие блестящие глаза вглядываются в мои. – Я знала, что нам следовало взять вас с собой: тебя и твою маму. Я никогда не прощу себя за это, но, по крайней мере, теперь мы все вместе.
Ламар и Софи встают, чтобы обнять меня и выразить свои соболезнования, но мое внимание сосредоточено исключительно на Картере. Мальчик, с которым я выросла. Мальчик, с которым у меня все было в первый раз. Мужчина, который должен был бы утешать меня прямо сейчас. Но вместо этого он просто смотрит на меня, как будто не знает, что сказать.
– Рейнбоу... – наконец бормочет он.
– Рейн, – обрываю я.
Его глаза медового цвета наполняются раскаянием, и на секунду я жалею, что была такой резкой. Это лицо… Я была влюблена в это лицо, сколько себя помню. Я знаю каждую черточку. Все выражения лица, улыбку, ямочки. Меня убивает видеть, как ему больно. Я хочу свернуться, как котенок у него на коленях и позволить ему обнять меня своими длинными руками, как он делал раньше…
Но потом я вспоминаю, как подслушала Кимми Миддлтон, которая сказала, что целовалась с ним в выпускном классе, и внезапно я перестаю чувствовать себя так плохо.