– Я слышала о нем. Там весело?
Он пожимает плечами:
– Не было шанса побывать. Представлялось веселым. Все бы нажрались и танцевали с цветами в волосах. – Уэс тянется за чем-то и достает маленькую желтую ромашку, которую он, вероятно, стянул из букета Картера.
Представив, как он это делает, я улыбаюсь.
– Хочу, чтобы ты выглядела вот так, – говорит он, втыкая ромашку мне за ухо.
– Что? Хочешь увидеть хиппи (hippie)? – дразню я. Кончики его пальцев скользят по моим волосам, и щеки покалывает.
– Нет… хочу видеть тебя счастливой (happy).
Счастливой.
Я думаю об этом слове... и что Уэс хочет, чтобы я отождествляла себя с этим словом. О том, что он вообще здесь со мной. И тогда до меня доходит.
– Я счастлива.
Он с сомнением смотрит на меня.
– Теперь ты рядом.
– Так что всё это значило? – он указывает на то место, где я стояла несколько минут назад.
– Не могу… – я мотаю головой и пытаюсь начать снова: – Не могу видеть вещи… или чувствовать запахи… – мой подбородок начинает дрожать, и слезы скапливаются в глазах, но я продолжаю прикладывать усилия. Не хочу признаваться в этом вслух. Это звучит так глупо, стыдно и нелепо, но за этими словами заперта свобода, которая выталкивает их, умоляет выпустить ее. – Я даже не могу прикоснуться к вещам, которые напоминают мне о доме... без того...
– Без того, чтобы случился приступ?
Я опускаю глаза и киваю.
– А я заявился с сумкой, полной всякого дерьма из твоего дома, – Уэс зажимает переносицу и качает головой. – Мне так жаль, детка. Я избавлюсь от этого. Всего этого.
– Нет, – говорю я резко. – Оставь это. Мне нужно... – я делаю глубокий вдох.
Мне нужно привыкнуть к этому.
Мне нужно справиться с этим.
Мне нужно прийти в норму, чтобы в следующий раз, когда ты уйдешь, я могла уйти с тобой.
– Ты уверена?
Киваю, не поднимая глаз.
– Ну, я не могу притворяться, что мы в Коачелле, раз ты сидишь у меня на коленях, – Уэс ухмыляется. – Вот, – он передвигает несколько свечей и приглашает меня сесть рядом с ним на край фонтана.
Он снова берет гитару и спрашивает, есть ли у меня какие-нибудь пожелания.
– Я не знаю, что ты можешь.
– Я играл на улицах Рима целыми днями, ежедневно в течение двух лет. Если я этого не знаю, сымпровизирую. – Он начинает рассеянно перебирать струны. – Какая твоя любимая песня?
– Э-э… – я напрягаю мозги, чтобы назвать что-то оригинальное. Что-то, что близко мне. Но вспоминаются только любимые песни Картера.
– «Двадцать один пилот»? – спрашивает Уэс.
– Нет, – выкрикиваю я. Распахиваю глаза и недовольно смотрю на Уэса.
– Ладно, – усмехается он и поднимает одну руку вверх, а другой крепко держит гриф гитары, лежащей у него на коленях. – Итак, ты не знаешь, какая у тебя любимая песня? – Я качаю головой.