Вечеринка у коменданта Шепара была немноголюдной. Вокруг стола, покрытого скатертью из фламандского полотна, усеянной крошками хлеба и залитой вином, бросалось в глаза большое количество свободных мест. Это никого не удивляло, особенно сейчас, когда каждый день приносил все новые слухи о волнениях среди индейцев. Поселение племени начезов находилось так близко, а бушующие там волнения так стремительно нарастали, что очень немногие решались возвращаться домой на рассвете этой дорогой.
Элиз Лаффонт обычно не посещала такого рода собраний, не приехала бы она и сегодня, если бы не дело очень большой важности. Все три года, прошедшие со дня смерти мужа, она провела в одиночестве, не выезжая из дома. Она знала, что кое-кто считал это проявлением скорби и смирения со стороны столь молодой вдовы. Правда, однако, заключалась в том, что она предпочитала уединенную жизнь, заполненную многочисленными делами по управлению имением. Пустые развлечения никогда ее не привлекали.
Внезапно Шепар, сидевший во главе стола, громко и раскатисто рассмеялся собственной шутке, подавая знак стоявшему за его спиной слуге наполнить бокалы гостей превосходнейшей мадерой. Это означало, что настало время десерта. Элиз обернулась, чтобы посмотреть на хозяина дома, и в ее золотисто-каштановых блестящих волосах отразился свет люстры, свисающей с грубых балок потолка. Ее всегда такие теплые янтарные глаза сразу сделались холодными, в них мелькнуло презрение.
Чуть поодаль от Элиз сидела мадам Мари Дусе. Она перегнулась через мужа, стараясь привлечь внимание Элиз. Ее полное лицо светилось от добродушного восторга и удовольствия.
— Комендант Шепар сегодня настоящий бонвиван, не правда ли?
— Да, он, определенно, думает, что это так, — тихо ответила Элиз.
— Что ты сказала, дорогая? Я не вполне расслышала.
Кукольное лицо мадам Дусе было когда-то хорошеньким; она до сих пор сохранила живость и кокетливость манер, несмотря на седину, пробивающуюся в ее выгоревших светлых волосах. Они с Элиз были добрыми соседями, живущими недалеко друг от друга, а последние несколько лет еще и хорошими подругами. Элиз научилась не замечать глупости мадам Дусе, больше ценя ее доброе сердце.
Покачав головой, Элиз произнесла:
— Да так, ничего.
Комендант форта Розали, являющийся представителем его королевского величества короля Людовика XV в этой глуши, именуемой Луизианой, действительно был склонен предаваться радостям жизни. Слегка улыбнувшись уголками рта, Элиз подумала, что он скорее развратник, чем бонвиван. Шепар и муж Элиз, Винсент Лаффонт, были когда-то собутыльниками. Они провели не один вечер, напиваясь до поросячьего визга и гогоча над своими грубыми и скабрезными шуточками. Когда Лаффонт имел неосторожность утонуть в Миссисипи, рыбача, комендант пришел к Элиз, чтобы утешить ее. Он был настолько встревожен и озабочен состоянием и благополучием молодой вдовы, что завалил ее на скамью, запустив руку в лиф ее платья, чтобы погладить груди. Насилу вырвавшись, Элиз сорвала со стены над камином ружье Винсента и приказала Шепару убираться из ее дома. Когда он ушел, она впервые заплакала после смерти мужа. Это были слезы гнева, отвращения — и радости от того, что ей уже никогда больше не придется подчиняться ни одному мужчине.