— Нет, сначала мы поедем в «Вестерн юнион», а потом к врачу, — возразила Одри, забирая у него список, — потом…
— Потом мы поедим, — расплылся в улыбке Майкл.
— Apres yobs,[7] — не удержалась Ди, пропуская их в дверь, когда Одри вздернула бровь и ухмыльнулась.
— Я тоже могу разбрасываться иностранными словами, Bonjours.[8] О solo mio,[9] Gesundheit.[10]
— D’accord,[11] — согласилась Одри и подмигнула.
Зак и Саммер вышли из дома. Дженни на мгновение задержалась на пороге и обернулась.
Холл пуст, дверь в подвал закрыта. Это хорошо. Если хотя бы один взрослый выслушает Дженни, ей надо будет убедить их никогда больше не открывать эту дверь.
Она повернулась и вышла на улицу.
По пути к машине Майкл сказал то, что мог сказать только Майкл. Он был сыном своего отца — писателя-фантаста.
— Послушайте! А что, если однажды кто-нибудь снова напишет имя Джулиана на «Доске жизни»? — спросил он.
Том на мгновение замер, пока Дженни не взяла его под руку.
— Даже не думай об этом, — сказал он. — Этого никогда не произойдет.
— Мне тоже кажется, что нет. Я просто предположил.
Дженни не могла дать волю скорби, которую чувствовала, — ей надо было строить свою жизнь. Многое обдумать. Она не могла сейчас просто пойти вслед за Томом. Она должна была сама решить, чего хочет.
«Что мне нравится? — подумала она, — Плавать. Компьютер. Кошки. Помогать людям. Дети. Цветы».
Она не знала, как соединить все это воедино, — ей надо найти свой путь.
И потом, она, Дженни Торнтон, сама себе хозяйка.
Прежде чем сесть в такси, она взглянула на небо Пенсильвании. Оно было невероятно синее — синее самого синего неба, какое только можно себе представить. Невероятно красивый, светящийся цвет, который, казалось, так много обещал.
Если Джулиан когда-нибудь возродится, она пожелает ему добра.