Его место занял большой остроухий пес, угольно черный, с карими, внимательными глазами.
— Ничего так, собачка? — Поинтересовалась Соня. — Кира завела, между прочим. Но, думаю, я его отожму.
Воду вылили в здоровенную хрустальную миску: то ли хлебницу, то ли штуку для цветов. А, может, одно другому не мешало — бог знает, для чего она с незапамятных времен болталась на кухне. И вот — пригодилась.
— Я прошу тишины и не отвлекать меня вопросами, — Петр был сосредоточен и замкнут. Он вновь обернулся человеком и уверенно командовал секретарем, Багровым и даже Соней — Соней, которая даже обожаемому папе в жизни не позволила таких интонаций...
А, может, как раз в интонациях и было дело?
— Антон Алексеевич, я вполне понимаю ваше любопытство и признаю право не только смотреть на меня, но и — потыкать пальцем, вдруг пройдет насквозь? — Нейтральным тоном бросил он, продолжая творить с бутылкой воды что-то сложное и непонятное, — но давайте сначала дело сделаем. Для меня происходящее — не просто и не безопасно. Я водяной, а не... телевизионный, — новое слово гость выговорил с едва заметной запинкой.
Багров хмыкнул и демонстративно убрал руки за спину, а Паша громко захохотал, хлопая себя по коленям.
— Софья Павловна, не откажите в любезности, заприте двери. Мне нужна полная и предельная концентрация. Любой визит или даже звук может ее разрушить. Я бы еще попросил всех присутствующих воздержаться от вопросов. На время демонстрации.
— Выключите телефоны, — сообразил Павел и выдернул из розетки вилку селектора.
С водой происходили странные метаморфозы. Она не вылилась, а, словно выползла в подставленную миску, плавной и тяжелой массой и, чтобы распределиться равномерно, ей понадобилось время.
Гость протянул над заколдованной миской ладонь, растопырил пальцы и закрыл глаза.
Пока ничего особо удивительного не происходило, если не считать вдруг загустевшей минералки... И Павел попытался рассмотреть нового приятеля дочки. Странный контраст слишком, даже избыточно вежливой речи, нарочитой аккуратности: строгого пробора, тщательно вытертой обуви и — общей неухоженности: кожи в щербинах, ногтей, никогда не знавших маникюра — царапал, не давал отнести молодого мужчину ни к одной из привычных социальных групп... Хотя, он и к роду человеческому не особенно относился.
Не дворянин. Гимназия. Министр Делянов. История у Понашевского-старшего никогда не была в числе фаворитов. Кажется, это... при царе? До революции. Но это значит, что молодому че... не совсем "че" около ста двадцати лет? А он неплохо сохранился!