Ноа и Нико буквально срослись с самого первого дня. Нико учил Ноа южному итальянскому, она его – русскому с подцепленными от матери ивритскими словами. В итоге у детей появился свой диалект, понимать который могли далеко не все, чем проказники очень гордились. Давид с Мартино и Заро познакомились в школе, сначала дичились, но потом все же тесное соседство вкупе с постоянно шныряющими под ногами младшими разбили корочку наигранной незаинтересованности. Виола понимала сына: после частых переездов он опасался строить новые отношения и слишком сильно привязываться. Но отсюда они уже не уедут… Во всяком случае, не в ближайшие несколько лет. Жизнь давно отучила Виолу зарекаться, но теперь ей действительно хотелось тихой, спокойной жизни в кольце стен маленькой площади Ларго Монтебелло[2].
Двери в доме запирались только у синьоры Риччи и у старика Лоренцо Виетти. Но у последнего они все же открывались, если в них постучит правильный человек. Когда они только переехали сюда, Виола до вечера разбирала коробки, чтобы обеспечить детям ужин и сон на нормальных постелях. Присев передохнуть от бесконечной сортировки вещей, которых накопилось непозволительно много для вечных переселенцев, она вдруг поняла, что нигде не видит Ноа.
Пробежав по двору, запутавшись с непривычки в хитросплетениях узких лестниц, в самом низу Виола заметила приоткрытую створку, откуда слышалась музыка. Осторожно постучавшись, вошла, намереваясь узнать, не видели ли хозяева квартиры маленькую девочку. Но сразу заметила дочь, которая сидела на пестром пушистом ковре, подперев щеку рукой, и слушала какую-то оперную арию.
– Тсс!
У проигрывателя пластинок стоял высокий худой старик. Заметив Виолу, он подал ей знак, чтобы она не прерывала музыки и подошел к ней.
– Тихо.
Вместе они смотрели на девочку, которая так погрузилась в мелодию, что не обращала внимания на происходящее вокруг.
Виола раньше не замечала, чтобы Ноа интересовалась классикой. Но в очередной раз убедилась: детям всегда есть чем удивить. Особенно собственных родителей, свято убежденных в том, что уж для них-то сюрпризов у чада точно не осталось.
Со стен квартиры пожилого синьора поблескивали золочеными рамами картины. Виоле было неловко, словно она, со своим небрежно сколотым узлом волос, в спортивных штанах и шлепанцах пришла в музей, но хозяин квартиры не выказывал никакого недовольства. Хотя северяне вообще люди сдержанные и понять их истинные чувства Виоле поначалу было непросто.
Они молчали, пока не кончилась ария. Потом Ноа шмыгнула носом, обернулась и увидела маму.