Виктор издал очередной вздох и вложил клинок обратно. Привычно отряхнулся от древесной пыли, что осталась от порубленных манекенов, на автомате потянулся поправить ножны от Флюстерна. Пальцы впустую прошлись по воздуху, а рука нащупала лишь потертость ткани его затасканных штанов. Ножны от нового клинка оказались двумерной иллюзией, которая лишь отображалась на его левом бедре.
С вложением оружия при этом никаких проблем не было, и, честно говоря, такой подход выглядел невероятно удобным. Ничего больше не бьет по бедрам, не нужно учитывать инерцию, подстраивать шаг, переносить вес тела. Да и меньше тяжести таскать, благо шашка также становилась двумерной и невесомой. К тому же отнять, скрыть или выкрасть ее становилось почти невозможно. Но психологически Санитар еще не привык, поэтому ощущал легкий дискомфорт каждый раз, когда прятал меч в ножны. Благо с выниманием таких чувств не возникало — доставалась Филиппа еще проще — рукоятка буквально прыгала в руку, экономя драгоценные секунды.
Хитокири бросил последний взгляд на истерзанный полигон, после чего направился к выходу. Вряд ли он снова посетит его в ближайшее время. Пора было завершить один неприятный разговор, который Виктор так долго откладывал. Впереди ждала встреча с Домиником.
Не то, чтобы ее нельзя было провести раньше, но только сейчас Санитар обрел железную уверенность в том, что готов разговаривать с церковниками без разрезаний на куски всех причастных и непричастных, а также глупых детских истерик. Коловрат знал, на что шёл, стоило принять эту мысль. Как знал и сам Виктор. Но легче от подобных откровений не становилось.
"В другое время я бы не стал так явно усиливать не самого чистоплотного политика, да еще с какими-то сектантским уклоном, но выбирать не приходится. Город должен быть очищен", — Вздохнул он от невеселых мыслей, — "Впрочем, чертов церковник подождет. Перед очисткой родины стоит хотя бы выскоблить собственное тело. После недели без душа оно наверняка воняет, как постная рыба в местной трапезной". Санитар с брезгливостью оглядел свою одежду, из которой он так и не вылез после рейда в институт. Та и до этого была не первой свежести, а сейчас и вовсе критически приблизилась к уровню лохмотьев: плащ и бронежилет под ним пестрели дырами, потеками крови, бахромой на неровно отрезанных фалдах, а также поражали общим непритязательным видом, шлем испещрен трещинами, штаны лишились всех внешних карманов, правую штанину пришлось обрезать до колена еще в первый день штурма, а перчатки он и вовсе давно снял и выкинул.