Булька тоже посмотрел вверх. Гавкнул, но тихонько. Ну, летают, и что с того?
— Она этому знакомому рассказала. О Чехове, о Рабушинском, о турецком султане…
— О каком таком султане?
— Молва… Нет, она понимает, что никакого султана не было, но одновременно верит, что это был именно султан. Женщины, они порой странно мыслят.
— Хорошо, рассказала, и что?
— В общем, — Альтшуллер собрался с духом, — вас, Петр Александрович, хочет видеть великий князь Алексей Александрович!
— Семь пудов?
— Что, простите?
— Нет, ничего, Исаак Наумович, ничего… Хочет видеть — в каком смысле? Я не картина, не спектакль, не одинокое дерево на вершине скалы. Так себе зрелище.
— Нет, не в этом смысле. Он хочет встретиться с вами.
— Встретиться? Сомневаюсь, что его интересуем мое мнение о стратегии ведения военных действий на море.
— По медицинским вопросам встретиться.
— Какой странный каприз! Я не практикую, да и у великого князя, думаю, нет недостатка во врачах.
— Недостатка во врачах нет. Но ведь ему не врач нужен, ему нужно чудо, великому князю.
— Он смертельно болен?
— Он старится. А — не хочет.
— А хочет быть вечно молодым.
— Именно, Петр Александрович, именно. Глядя на Антона Павловича, глядя на Рабушинского и другие задумываются — почему? Почему бы им тоже не вернуть молодость и здоровье?
— И в самом деле — почему? — спросил я. Спросил спокойно, без иронии, без насмешки.
— Вы прекрасно понимаете, Петр Александрович, что взяли на себя, некоторым образом, функцию бога. Решаете, кому жить, кому умереть.
— Нет, нет и нет, дорогой доктор. Кому жить, кому умереть решаю не я. Ну ни разу. Я не посылаю людей на войну, не подписываю смертных приговоров и просьб о помиловании, я даже скальпель с некоторых пор в руки не беру. Волею прихотливого случая у меня оказалось немного — очень и очень немного — целительных грибочков, и только. Я по мере скромных своих сил изучаю их действие и пытаюсь пересадить на нашу землю Вот и всё. Передать это снадобье кому-то более умному и более справедливому? Кому? Имя, дорогой доктор, имя! И я подумаю.
Но нет, не назовете вы мне имени.
И потому я буду решать сам — кому давать это средство, кому нет. Исходя из собственных представлений о целесообразности.
— Побольше денег взять, вот и вся целесообразность, — не удержался Альтшуллер.
— А хоть и денег, дорогой доктор, хоть и денег. Возьмем нашего общего знакомого доктора Чехова, — я поднял свежекупленный томик. — Вы читали его пьесу «Вишневый сад»?
— Причем здесь пьеса? — нервно ответил Альтшуллер.
— Очень хорошая пьеса. Замечательная пьеса. На вечную тему — изгнание грешников из рая.