— На собственные? — предположил Синани.
— И я думаю, что на собственные, — поддержал Альтшуллер. — На какие же ещё?
— Да, действительно, на какие же ещё? — сказал я, но мой сарказм остался незамеченным.
— Вы считаете, Антону Павловичу грозит опасность? От самураев? — запоздало разволновался Синани.
— Нет, не считаю. Он не военнопленный, и он не крестьянин. Не удивлюсь, если он и японцев будет лечить. Полагаю, ничего плохого ему не грозит.
О Пешкове Синани не волновался. Правильно: Алексей Максимович как кошка, всегда падает на четыре лапы. И это ясно каждому, кто с ним поговорил хотя бы три раза. Один раз поговоришь и не можешь не сказать, какой чудный и добрый человек, последнюю рубаху отдаст за други своя. Второй раз поговоришь — ничего не скажешь, а в третий крякнешь «Чёрт знает что такое!» — и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь, что тебя держат за простака и будут охмурять.
— Наша эскадра прибыла в Ревель, — продолжил Синани. — Жители приветствуют и восторгаются. Тут так и написано — приветствуют и восторгаются, а чем восторгаются, не написано.
— Мужеством восторгаются. Красотой. Корабли огромные. Надеются — ужо теперь наш флаг взовьётся! — сказал я со вздохом.
— Так ведь и в самом деле взовьётся! Мощь-то какая! — Альтшуллер, как всякий штатский человек, свято верил тому, что пишут в газетах.
— Взовьётся, разовьётся…
— Опять вы сомневаетесь, дорогой Петр Александрович, — упрекнул меня Альтшуллер.
— Нисколько не сомневаюсь, дорогой Исаак Наумович. Нет у меня сомнений, в том-то и печаль…
И на том мы совет великих стратегов закончили.
Я купил у Синани второй томик Чехова. Опять с рассказами.
Вышел из «избушки» и сел на скамеечку. Здесь Исаак Наумович обычно сообщает мне различные дела щекотливого свойства. У Синани неудобно, Исааку Абрамовичу незачем знать сведения, составляющие врачебную тайну.
И чувствовал я, что сегодня Альтшуллер опять сообщит мне нечто секретное. Потому что он попросил меня подождать. Ну не просто же так?
Булька важно ходил кругом, задирая лапку, «посмотрите, какой я расчудесный молодой пёс». Растёт, взрослеет. Зубы меняются, молочные на мясные.
— Что за кручина, Исаак Наумович? — спросил я.
— Не кручина, нет. Но… — он сел рядом, никак не решаясь перейти к сути.
— Но? — доброжелательно спросил я. Солнышко светит, розы цветут и пахнут, Чехов нашёлся — благодать!
— У меня есть пациентка, — начал издалека Альтшуллер, — особа, близкая к самым высшим кругам, — он посмотрел вверх.
Посмотрел и я. Чайки, больше ничего.
— И у этой особы есть хороший знакомый, из этих кругов, из высших…