— Чем? Да, собственно, ничем. У нас в России даже председателем Временного правительства стал чистокровный еврей, представляете?
— Да, конечно, я это знаю, но вы ведь пригласили меня не для этого? К тому же, я прекрасно понимаю, почему и каким образом он попал на эту должность.
— Вот как? Ммм, Моссад не дремлет!
— Прошу прощения?
— Да это я так, не обращайте внимания. Воспоминания прошлой жизни.
— Прошлой жизни?
— Да, это уже вторая моя жизнь, которую я проживаю.
Раввин молча смотрел на Керенского как на сумасшедшего. На мгновенье в его глазах промелькнула опаска, что он разговаривает с умалишённым. Но видимо эта мысль не пришлась ему по вкусу, и он откинул её, как весьма глупую. Этот человек, сидящий сейчас напротив, может быть и был сумасшедшим, но никак не дураком. А значит, ему так нравилось говорить или, высказываясь так, он преследовал какую-то цель. Поэтому Мазе откинул лишние мысли и спросил:
— Вам тяжело, я понимаю. Революция разделила наш мир на период до свержения царя и после его свержения, но вы от этого только выиграли, стоит это признать. И всё же, зачем вы меня пригласили к себе?
— Мне нужно поговорить с вами о вас.
— Обо мне?
— Нет, не конкретно о вас, а о вас всех остальных.
— То есть, о всех евреях, — догадался Мазе.
— Да. Вы же были на процессе Бейлиса?
— Да, я там был, но какое это имеет отношение к вашему вопросу? — насторожился Мазе.
— Никакое, это я так, просто спросил.
— Вы очень много задаёте простых вопросов. Зачем?
— Послушайте, уважаемый раввин, — несколько жёстко ответил ему Керенский, — Это я здесь задаю вопросы, а не вы! — и уже более мягко добавил, — Разве это непонятно?
— Вы мне угрожаете, господин министр? — внешне мягко спросил Мазе, но в его кротких глазах промелькнуло выражение ничем не прикрытой ненависти.
— Нет, я вас предупреждаю.
— Но мы же не в полицейском государстве, как при царе?
— Нет, конечно. Мы живём при революционном режиме, что гораздо хуже, чем при царе. У нас нет больше полиции, у нас нет жандармов и почти нет армии. Всё, как вы и хотели.
— Я этого не хотел.
— Вы, возможно, что и нет, но не кажется ли вам, что четыре процента населения Российской империи чересчур рьяно взялись за свержения самодержавия и всё никак не успокоятся на достигнутом. Вас становится уже слишком много. И это неправильно.
— Я не могу отвечать за всех.
— Согласен, но как только в Киеве инициировали дело Бейлиса, то процесс получил международную огласку. Лучшие адвокаты считали долгом чести работать по нему. Все газеты были переполнены материалов о чудовищной клевете на бедный еврейский народ, который по факту давно уже стал одним из самых богатых. Надеюсь, вы не будете этого отрицать?