— Как-нибудь в другой раз. — Он снова отвернулся и записал в блокнот какие-то цифры.
— Ладно, мистер Денвер, не буду вас отвлекать и пойду, наверное, всё же допишу свою статью. Вы своим ночным рабочим порывом вдохновили и меня.
— Статью? Я думал, вы уволились и занимаетесь исключительно книгой.
— Тогда меня бы ожидала голодная смерть, — пошутила Габриэлла. — Газета была моим постоянным местом работы, но, кроме неё, я на внештатной основе пишу статьи в журналы, очерки, обзоры для интернет-изданий.
— Значит, Элизабет права. Вы слишком много работаете.
— И это мне говорит человек, который поздней ночью шлифует бриллианты! — с наигранным возмущением воскликнула она.
— Я мужчина, — веско отозвался Захария и добавил: — А вы давно уже должны мирно спать в своей постели.
— Тогда спокойной ночи.
— Подождите минуту, я провожу, — выключая настольную лампу, попросил он.
— Не нужно, я…
— Я уже закончил.
— А бриллианты вы так и оставите на столе? — заметила Габриэлла.
— Да кому они здесь нужны, — не удостоив даже взглядом сверкающую горстку, ответил Захария.
«Действительно, кому? — прикинула в уме она. — Всё-таки у богатых свои причуды!»
Они в молчании преодолели расстояние до жилой части дома, почему-то нарушать тишину этих тоскливых комнат и коридоров пустой болтовней не хотелось. Но оказавшись в спасительном тепле и полной безопасности обжитой части Эйджвотер-Холла, Захария спросил:
— Мисс Хилл, так почему вы по ночам бродите по дому?
— Не могла уснуть, а вы почему по ночам работаете?
— Потому что днем у меня на это нет времени, и вдохновение может нагрянуть в любой момент. Мы пришли.
Габриэлла и не заметила, как оказалась у своей спальни. Открыв дверь, она повернулась пожелать спокойной ночи, но смутно знакомый сонный голос вмешался первым.
— Закари?! — Лаура стояла в легком белом халате и с изумлением смотрела на своего любовника. Габриэлла была скрыта своей дверью, но в щель прекрасно видела, что кого-то ждет долгий и неприятный разговор. — Спокойной ночи, — пролепетала она и второй раз за ночь молниеносно закрыла дверь.
«Как некрасиво, двусмысленно и неудобно все выглядит… — мысленно сетовала она. — Ладно, подумаю об этом завтра!» Возомнив себя Скарлетт О’Хара, Габриэлла удрученно поплелась к кровати и рухнула в её мягкие объятия как была, в одежде.
Холодно. Промозглый сырой воздух обволакивал ледяным коконом каждый дюйм незащищенного одеждой тела. Он безжалостно обжигал лёгкие застывшим огнём, вырывая изо рта редкие клубы пара, отбирая последнее живое тепло. Каждый следующий вдох давался тяжелее, чем предыдущий, но она упорно продолжала идти по узкой крутой лестнице с каменными ступенями и скрипучими обгоревшими перилами. Маленькие острые камни нещадно царапали голые ступни, но могильный холод, пробиравший до костей, скрадывал, притуплял боль, создавая иллюзию нежной заботы, в которую хотелось погрузиться с головой, забыться в притягательной пустоте и спрятаться в холодных смертельных объятиях. Там не думают, не чувствуют, не живут. Но она неимоверным усилием воли преодолевала ступень за ступенью, переступала через невидимую грань, стирала проведенную между мирами черту.