Вдруг вспомнился сон, приснившийся в самолете: похороны, бесконечная серая молчаливая процессия — неизвестно чьи похороны, может, даже и собственные? Было чувство горя, страшного и всеобъемлющего, — после такого не живется; был ужас, пробирающий до пальцев ног; а вот отчего все это было и кого хоронили — он не знал или не помнил.
Передернув плечами, Максим заставил себя отключиться от неприятных воспоминаний. Сон и сон, подумаешь! Максим их часто видел, всегда цветные и яркие, всегда неожиданные: и по разным странам путешествовал, и на других планетах бывал, и с богами беседовал — не перескажешь и не опишешь, разве что показать… Поэтому, может, и пошел в кино?..
На импровизированной стоянке стояло несколько студийных и частных машин съемочной группы, погруженных колесами в грязь. Остальные, чистюли, припарковались на обочине шоссе, которое просматривалось за редевшим позади развалины леском. Поколебавшись, Вадим завел свой сверкающий «Рено-Сафран» в жирное глинистое месиво, выключил мотор и с опаской выпустил ногу из машины.
Максим выбрался с другой стороны и потянулся, оглядываясь.
— Дорогуша, — зарокотал поодаль сочный бас, — дорогуша! Ну вот наконец и свиделись! А? Вот она, рука судьбы!
К Максиму направлялся, раскинув руки для объятий, невысокий плотный человек лет шестидесяти, с седой, но густой волнистой гривой волос. Максим раскрыл руки в ответ. Дядя смачно расцеловал его четыре раза в обе щеки и обернулся к группе.
— Я вам всегда говорил, — провозгласил он, — найдутся мои русские родственники, объявятся в один прекрасный день! И я был прав! История — мудрый судья, она всегда все расставит по местам, рано или поздно, но расставит!
Дядя обнимал, похлопывал и потряхивал, вертя в разные стороны послушного смеющегося Максима. Какие-то люди обступили их, разглядывая Максима с любопытством и улыбаясь от души этой сцене долгожданной встречи. Максим не успевал пожимать чьи-то руки, подставлять щеки для многократных поцелуев и повторять «бонжур».
— Нет, ну вы посмотрите на него! Какой красивый мальчик! Наша порода.
Улавливаете фамильное сходство? — гудел бас Арно. — Ну как же, как же, смотрите внимательнее! Повернись, племянник, повернись им в профиль — пусть увидят! Нос, подбородок, что же, у вас глаз нету?
— Вы же в гриме, дядя. И наши с вами носы сравнить никак невозможно, — улыбался Максим.
— Вы? Какое-такое «вы»? Ты — племянничек мой нашедшийся, ты — часть нашей семьи, часть нашего рода. И я с тобой буду на «ты». А ты, хоть и маленький, но с дядей родным (Максим не смог сдержать улыбки на «родного») будешь тоже на «ты». Но посмотрите только, как он по-французски говорит! Сразу видно, язык Вольтера в крови у этого мальчика! А нос мой, не волнуйся, они хорошо знают. Я, слава богу, сорок лет кино и театру отдал и помещен вместе с моим носом во все учебники и энциклопедии, правда же, голубчики мои? Ну дай мне тебя обнять еще раз! Какое великое событие — наш род воссоединился! Знаете, вы, — он снова повернулся к съемочной группе, — в чем одно из немногих достоинств аристократии? Сам-то я убежденный демократ, дорогуша, — сообщил он Максиму через плечо, — так знаете или нет? Нет, не знаете! А я вам скажу: в том, что для нас род, корни — это святое. Так-то, детки мои.