— Ошибка, — добавил он, — которая доставляет мне огромное удовольствие.
Рене видел, что не убедил ее. Он бы хотел открыть ей всю правду, но с неумолимой очевидностью понимал, что это не заставило бы ее думать о нем лучше.
— Скажи, — спросила она сдержанно, — а чем ты занимался во Франции? Ну, конечно, помимо того, что соблазнял податливых женщин.
— Чем занимался? Ну, состоял при дворе в Версале. Еще охотился, ходил на балы и приемы, немножко играл — как принято.
В таком признании не было большого вреда.
— У тебя есть имения?
— Точнее было бы сказать, что они есть у моего отца, хотя с части этих имений я получаю доход.
— А что он, твой отец, думает о твоей высылке?
— Я не успел поинтересоваться до того, как меня запихнули на корабль и заперли в каюте. Я уверен: если бы его спросили, он бы сказал, что надеется, что это сделает из меня человека, хотя и не рискнул бы особенно рассчитывать на это.
В тоне Рене звучала горечь, показавшая, что она задела его за живое.
— Наверное, он пытается добиться для тебя прощения и позволения вернуться?
— Слушай, с чего ты это взяла? Я у него не единственный сын, и даже не старший. Нас было пятеро, один умер в младенчестве, другой — инвалид. — Произнося это, он внимательно смотрел на нее. — Все равно, и без меня есть кому продолжить род.
— Единственное соображение?
Прошла минута, прежде чем Рене сумел сосредоточиться и понять смысл ее слов. Его чувства притупились. Наконец он сказал:
— Ты, может быть, думаешь о родительской любви? Но я опорочил честь семьи и таким образом утратил право на подобные чувства. Не хочешь ли ты возместить эту потерю?
Он ласкающим движением протянул руку к ее талии, скользнув вверх, словно собираясь захватить в ладонь округлость ее груди.
— Нет! — Сирен перехватила его руку и отбросила от себя, словно надоедливое насекомое. — Неужели ты не можешь без этого?
— Почти, — признался он, прикрыв глаза и следя, как часто вздымается лиф ее платья. Пока они разговаривали, дешевая ткань наполовину просохла и больше не облегала тело с такой смущающей откровенностью, подчеркивая каждую линию. И к счастью, потому что, отвечая на последний вопрос, по крайней мере, в том, что касалось Сирен Нольте, он не солгал.
Не успела Сирен заговорить, как послышался слабый всплеск. Он повторялся, приближаясь — это был звук размеренно погружавшихся в воду весел. Рене сбросил прикрывавшую их куртку и осторожно сел. Одним пальцем он чуть-чуть раздвинул зеленые листья мирта, выглянул и замер.
— Индейцы? — еле слышно прошептала она.
— Он утвердительно кивнул.