На этом моменте вскидываю в панике голову, сердце ускоряет пульс от предстоящих нерадужных перспектив. К-как? Вместе?
— А что ты думала? Ты теперь моя жена. И если ты даже не подтвердила это на словах, то сегодня ночью я вырву из тебя хотя бы крики, Ясмина.
Я продолжаю молчать, а Тагир испытующе смотрит на меня, разглядывая, как диковинного жука. В его темных умных глазах рождается понимание и зачатки зарождающегося гнева. Это не уходит от моего внимания, заставляя дрожать на стуле, но продолжать молчать.
Уверена, он думает, что я демонстрирую глупое упрямство, которое легко можно сломить. Временное. Ненужное. Пусть думает что хочет. Поджимаю губы и вздергиваю подбородок, что не остается без его внимания.
Он резко встает со своего места, стискивает руки в кулаки и опирается ими об стол. Злится. Сильно. Даже челюсти выдвигаются вперед, демонстрируя крайнюю степень агрессии.
— Упрямься, Ясмина, сколько пожелаешь, вот только знай: это ничего не меняет, от тебя мне нужно только тело. Для рождения ребенка тебе ведь не нужен язык, дорогая жена, — продолжает злить и провоцировать меня, и я сильно кусаю язык до крови, пытаясь унять собственное раздувающееся пожаром в груди бешенство.
Тише, Ясмина, держи себя в руках. Унижение пройдет, но отец останется жив. Всё наше общение с Тагиром напоминает перетягивание каната или игру “кто кого”. Только ставки на этот раз слишком высоки, чтобы я легко отступила и сдалась. Никогда этого не будет. Никогда!
— И помни, это дом Наили, так что придерживайся ее правил. Ты знаешь, как у нас принято, — жестко добавляет. — Проще будет, если ты станешь ее слушаться, как старшей жены. И при наших родных не смей устраивать истерик. Ты ведь не хочешь узнать, каков я в гневе.
Не знаю? Уж поверь, Юсупов, наша семья лучше всех остальных знает, каков ты в гневе. Лучше бы мы никогда не встречали друг друга…
В этот момент всё внутри меня кипит от негодования, невысказанной злости, сдерживаемых эмоций. Но я сама наложила на себя обет молчания, так что придется вариться в этом адском котле.
— В любом случае я не собираюсь вмешиваться в ваши женские распри, — отмахивается от меня рукой и сморщивается, словно все это лишь наша блажь, недостойная его внимания. — За неделю многое может случиться. Так что учти: я не стану слушать ни тебя, ни ее. Это мое последнее слово.
На минуту воцаряется молчание. Кажется, мы уже всё “обсудили”. Тагир насладился демонстрацией своей власти, а я выдержала это первое испытание. Но что будет дальше? От страха кончики пальцев будто подернулись инеем, онемели, пошевелить ими не могу.